— Я здесь, княже! — Голос дядьки прозвучал из-под ветвей орешника, аккурат на тропинке, огибающей Боровинкину гору со стороны воды.
— Караулишь?
— По берегу прошел, княже, как ты и велел. Но недалече. У нас лошадей нет, чтобы далеко каженный день мотаться. Где подходы удобные, там верши уже стоят, а где нет, там и нам не поставить. Да и ни к чему. Снастей тут много, значит, рыбы мало. Разве на тот берег перемахнуть?
— Нет, не стоит. Там земля уже чужая. Скажи, а лопаты у нас на ушкуе есть?
— Пара штук найдется, на всякий случай. Принесть? Червей копать станем?
— Червей? Может статься, и червей, — задумчиво ответил Зверев. — Нет, двух лопат мало. Вы со Звиягой, Тришка, и мальчишек обоих можно взять. Пятеро. Пять лопат понадобится, пять топоров, пила большая двуручная… Придется тебе, Пахом, все же в деревню идти, Фрола растряхивать. А там смотри, можешь и утром вернуться.
— Пила на судне есть, топоры тоже. Значится, три лопаты. Ну, лопаты в деревне в каждом дворе найдутся, принесу. А чего ты затеваешь, княже? Может, совет пригодится от старого холопа?
— Этот совет я и сам знаю. Плюнуть и не связываться. Но ты вокруг посмотри. Мертвая земля. Людей — как фонтанов в пустыне. И это мое княжество. Чего нам с тобой бояться, Пахом? Смерти? Так мы каждый год к ней в гости на службу государеву ходим. Молвы людской? Так она завсегда вокруг ходит, будь ты хоть честен, как святая дева. Проклятия бояться? Так я, к алтарю идучи, о нем уж предупрежден был. Нечего мне терять, Пахом. А обрести могу немало.
— Бесы тебя смущают, Андрей Васильевич, истинно бесы, — помотал головой холоп. — Не ведаю, о чем речь ведешь, но душой чую: нехорошие у тебя думы. Крамольные. Ты вспомни, княже, как Господь наш Исус в пустыне от Диавола соблазны разные терпел. И златом, и чревоугодием, и похотью. Все отринул Сын Божий и только тем душу свою чистую спас.
— Исус[19] был нищим, бессемейным бродягой. И кончил он на кресте. А на мне только вас, холопов и девок, уже больше десяти душ. Да еще жена, которая на сносях, да смерды в княжестве, да земля эта, исконно русская, да служба государева. Легко учить, ни за что не отвечая.
— Ты кощунствуешь, княже. Над именем Господа нашего глумишься. А что до учения его, то ты на закат поворотиться можешь, на страны западные, что учение Христово отринули, на посулы сатанинские поддались. Что не душе своей и совести, а лишь мошне служат, мошной гордятся, мошну берегут. Разве принесло им счастие то золото, кое они столь рьяно добиваются, коим достоинство людское измеряют? Глянь — что ни год, то чума да холера по городам и весям их ходят, режут они друг друга в войнах непрерывно, баб своих на кострах жгут, с голода пухнут, рваную одежонку за достаток принимают, мужиков в рабстве держат, да притом еще и новые веры вместо, истинной раз за разом придумывают. Этого тебе хочется, Андрей Васильевич? Нечто мало нам примера такого, к чему отступничество от слова Божьего приводит? Покайся, княже, и от посулов бесовских открестись. Бог милостив, он простит.
