Теодора как будто очнулась от длительного сна, когда познакомилась с Чемберсом. Ее театральные амбиции вмиг возродилились. А следует признать, что наш гостеприимный хозяин имел что рассказать, дабы до крайности возбудить наше воображение. То, что он поведал нам о театре «Глобус», производило впечатление чего-то грандиозного и в то же время чрезвычайно смешного. Уже на следующий день мы присутствовали на представлении «Бури» и были глубоко потрясены. Именно тогда Чемберс познакомил нас с архитектором Айниго Джонсом, создавшим декорации к пьесе «Олимпия», которая произвела настоящий фурор в Уайтхолле. Так вот этот Джонс, узнав, что я работал с Арчимбольдо, преисполнился большого энтузиазма. Не соглашусь ли я сотрудничать с ним? Я не посмел признаться ему, что меня направили в Англию для исполнения совсем другой миссии и пообещал обдумать его предложение, такое для меня лестное, справедливо напомнив ему, что мы только что прибыли.
А случилось так, что пока мы пересекали Ла-Манш, чтобы встретиться с пфальцграфом Фридрихом, этот последний отправился в противоположном направлении – в Германию. Я узнал об этом только тогда, когда был представлен некоему Путнею, с которым Газельмайер мне посоветовал встретиться в первую очередь. Словом, мой приезд в Лондон не имел больше цели, и это дало мне повод поразмыслить о том, как легко судьба иногда путает наши карты. Меня послали сюда, чтобы я встретился с князем с целью склонить оттоманских турок к союзу с протестантами, а я оказался среди людей театра и твердо решил с ними остаться. Я уже вспоминал о том, что политические происки, откуда бы они ни исходили, всегда, как мне казалось, приводили к противоположному результату. И в конце концов, что мне больше всего нравилось в Рудольфе, так это те черты его характера, которые делали его похожим на сумасшедшего. Разве выдумка не казалась ему гораздо важнее реальности? И, конечно же, он прекрасно осознавал, что реальность никогда не может быть достигнута.
Итак, я стал сотрудничать с Джонсом, разделив с ним его мастерскую, показав ему, как мы работали в Праге, что привело его в настоящий восторг. Этот выдающийся мастер, ученик Альберти, высоко ценил флорентийцев Вазари, Буонталенди и Париджи, повлиявших на его манеру оформлять спектакли. Имея большое пристрастие к маске, он с возбуждением слушал мои рассказы о том, как Арчимбольдо создавал вращающиеся декорации, которые по ходу действия пьесы открывали закулисное пространство, о существовании которого публика сначала даже не догадывалась. Но больше всего объединила нас наша общая увлеченность линией штриха. В Италии, где он трижды подолгу жил, он изучил творчество Палладио и приобрел в Венеции его «Quatro Libri dell'Architettura»
