Когда в тот ветреный и дождливый день я вышел из мастерской, расположенной в квартале Сан Самуэле, судьба моей краткой жизни в Венеции была определена. Я полюбил Николозию. Я решил стать художником, чтобы воздать почести ее красоте. Несмотря на сдержанное сопротивление герра Фуша и благодаря пассивному соучастию «мессера Альберта», который посмеивался над моими планами, я осенью был принят как ученик в мастерскую метра Ринверси.
Письмо от дяди из Франкфурта пришло вскоре после того как я возвратился в мастерскую Ринверси, как возвращаются в монастырь. Он писал мне, что если я решил изучать живопись для того, чтобы с большим успехом заниматься коммерцией, он одобряет мое намерение; но если же мне вздумалось стать художником, тогда… Тогда все мои мысли принадлежали одной Николозии. Увиденная сквозь призму моих грез, она превратилась в принцессу трубадуров, в девственницу Грааля, в королеву Верных любви, в Беатриче с моста над рекой Арно, в ту Венеру, которая вышла из морских волн и которую гравюра донесла от Боттичелли до меня, она уже не была девушкой, встретившейся мне на лестнице, а превратилась в некую богиню, которая была для меня невидимой, но которой неистово поклонялся мой свихнувшийся разум.
Конечно же, девушка не исчезла в лабиринте венецианских улочек. Она и дальше приходила позировать в мастерской хозяина наверху лестницы, и это случалось каждый день, после полудня. Увы, мне было поручено прислуживать компаньонам на втором этаже, и поэтому я не имел никакой возможности с ней встречаться. И пока я растирал краски или по приказу надзирателя натягивал полотно на мольберт, мне оставалось только воображать чудесное существо, скромно сидящее на табурете, профилем лица к старому художнику. Но правду говорят, что истинная страсть больше питается отсутствием, чем присутствием. И если бы мне удалось перекинуться хотя бы словом с Нико-лозией, я бы меньше лелеял ее в своих мечтах.
Итак, я проводил лучшую часть своих дней в мастерской Ринверси, занимаясь совершенно неинтересной для меня работой. Но таковы были правила. Кисть ученику здесь доверяли только после долгих месяцев ожидания, причем позволяли ему рисовать лишь самые незначительные детали второсортных картин. Зато когда вечером я возвращался в чулан, который в конце концов предоставил мне для жилья «мессер Альберт», я рисовал часами и иногда засиживался так допоздна, что за работой встречал рассвет. Таким образом, ночь за ночью, я набросал многочисленные эскизы, не осмеливаясь их никому показывать. Герр Фуш, став ненужным, возвратился в Германию, к тому же он вряд ли оценил мой талант. Расставаясь со мной, он высказал свое мнение: Венеция вскружила мне голову, но он верит в здоровую чистоту моей крови. Вскоре я возвращусь к здравому смыслу, то есть к коммерции.
