Это собака Морли.
Так вот что уцелеет.
Чертова статуя собаки.
— Люблю этого пса, — говорит мистер Флад. — Он напоминает мне, почему я делаю эту работу.
Тут он меня озадачил. Этот пес если и напоминает о чем-то, то лишь о глупости. Люди думают, что памятник поставлен какой-то героической собаке времен наводнения 1889 года, а в действительности это всего лишь украшение газона, унесенное водой из чьего-то двора.
— Это истинное сердце Джонстауна, — говорит мистер Флад и указывает трясущейся тростью в сторону собаки Морли. — На этот памятник снова и снова обрушиваются удары стихии, но он выживает. Он не вызывает удивления и не производит впечатления, он держится. Точно так же, как мой безупречный маленький Джонстаун, — продолжает мистер Флад. Словно вспомнив о чем-то, он плюет на траву… и дождь припускает еще сильнее.
Мистер Флад делает глубокий вдох, будто пьет сладкий воздух солнечного весеннего утра, но я не ощущаю ничего, кроме резиново-мыльной вони мокрых улиц.
— Господи, я люблю этот город, — произносит мистер Флад. — Он всегда отстает от времени. Всегда на другой «волне», чем остальной мир. Оазис в океане дерьма. И именно мы сохраняем его таким. — Он похлопывает меня по плечу. — Примерно каждые сорок лет мы устраиваем этому городу ванну. Мы смываем все его надежды. Мы начисто стираем с грифельной доски так называемый прогресс. И Джонстаун остается отсталым и богобоязненным, потому что — кто знает, когда может случиться следующий потоп? Джонстаун остается ничтожным. Ничтожным, как капля дождя.
Мистер Флад смотрит вверх, прямо вверх, и начинает размахивать тростью над головой. И дождь прекращает падать на нас.
Я по-прежнему слышу его плеск на улицах и в переулках и слежу за промокшими до нитки людьми, которые бегут мимо, вздымая над головой куртки и газеты. Я по-прежнему вижу, как он льет потоками в лучах света ближайших уличных фонарей… но вокруг нас дождь застыл. Следы блестящих капелек висят в воздухе между нами, переливаясь в лучах света фонарей и фар автомобилей.
Хотя я ненавижу дождь, это одно из самых красивых зрелищ, которые я наблюдала в жизни. У меня дыхание перехватывает, и на этот раз нервы тут ни при чем.
Я не знала. Никогда не знала, что он умеет делать такое.
Раз, два, тридцать, сорок. Я могу их сосчитать. Они висят между небом и мостовой, словно кто-то нажал паузу на видеомагнитофоне и остановил пленку.
Когда мистер Флад протягивает руку, капельки расходятся вокруг его ладони, подобно занавесу из хрустальных бусин. Он подставляет кончик бледного пальца под каплю и держит ее, словно идеальную слезинку, выдутую из стекла.
