Пока вода над зеленой волной плещет
пребудет племя людей и племя кэлпи,
пребудет в мире!
Будут ласкать грозных воинов Дельты
белые королевы рода людского!
Каждый станет старейшим и даст начало
новому племени, коему равных не будет,
будут мужи людей ладить лодки,
будут мужи кэлпи ловить рыбу,
вместе потомство
будут они растить под солнцем Дельты,
правду реку я - каждому будет пара,
каждому будет слава,
есть у людей барды,
песни о мире,
песни любви, объятья, брачное ложе…
Каждый станет началом новому роду…
– А-а! - закричали кэлпи и ударили копьем о копье. «Лучшая моя песня, - думал Фома, - люди прекрасны; я люблю их, это мое племя, мой род, равного которому нету. И кэлпи полюбят людей и не захотят умирать, они полюбят жизнь, ковровая бомбардировка не истребила их, как ожидалось, люди вынуждены будут пойти на переговоры… Я сам пойду на переговоры, я буду мостом, посредником, ведь люди жестоки от отчаянья, от страха, а страха больше не будет…»
И ехидная улыбка Хромоножки всходила над этими мыслями, точно ущербный серп луны.
Я проклинаю битву, игрушку детей безумных,
больше ее не будет петь эта арфа,
только любовь в ее золотом уборе,
вот что достойно истинно взрослого мужа!
И маленький пакостник Роджер бегал кругами по детской площадке, крича: «Фома - кэлпи! Фома - вонючий кэлпи!» И качались во мраке на плоту, уложенные бок о бок, бледные, как личинки навозных мух, холодные, мертвые люди, и горели мертвые кэлпи, развешанные на наблюдательной вышке… Лодки кэлпи виделись смутно, словно сквозь радужный туман. «Это слезы - подумал он, - всего лишь слезы».
Но он продолжал петь, и арфа Амаргена стонала под его рукой:
Пять песен спел я -
песню битвы и песню смерти,
песню хитрости и песню славы.
Я спел песню королевы.
Эта - последняя.
И тогда он поднял арфу и ударил о колено, и она всхлипнула последний раз, точно прощая его.
– Я больше не буду петь! - крикнул он. - Я не буду петь битву! Это последняя моя песня!
– А-а-а! - кричали кэлпи, лица их с раскрытыми ртами казались странно одинаковыми, и ему стало страшно.
Ингкел один из всей толпы не кричал, но в глазах его стояли слезы.
– Это была замечательная песня, Фома, - сказал он. - Я сомневался в тебе. Прости. Ты лучший бард, что у нас был.
– Я спел песню мира, - вздохнул Фома, усталый и опустошенный. - Я все-таки спел песню мира.
– После такой песни воины ринутся в битву как водяные кони, - согласился Ингкел. - Такого еще никогда не было. Ты погляди на них!
