Гэндзи невольно вспомнилась история с неким министром, которому угрожал злой дух из Южного дворца[21], и, постаравшись взять себя в руки, он сказал:
- Нет, не может она вот так сразу умереть. О, как ужасны эти рыдания в ночи! Замолчите же! - увещевал он Укон, но, видно, происшедшее и для него самого было слишком большим потрясением. Призвав сына сторожа, Гэндзи сказал ему:
- Какой-то странный недуг внезапно овладел госпожой, я думаю, уж не злой ли дух тому виною? Вели гонцу, чтобы немедленно шел за господином Корэмицу. А если встретит некоего почтенного монаха Адзари, пусть и его попросит пожаловать. Да скажи, чтоб говорил потише, дабы не услыхала монахиня, она ведь всегда осуждала меня за подобные похождения.
Он держался довольно уверенно, но как же тяжело было у него на душе! Он чувствовал себя виноватым в смерти госпожи, к тому же в этом доме было так жутко.
Ночь близилась к концу. Подул неистовый ветер, громче прежнего зашумели сосны, раздался пронзительный крик какой-то неведомой птицы. «Может быть, это те самые совы?»[22] - невольно подумалось Гэндзи. Мысли одна другой тягостней теснились в его голове, помощи же ждать было неоткуда: вокруг не было ни души, даже голоса сюда не доносились.
«Для чего выбрал я это глухое место?» - раскаивался он, но, увы… Укон, ничего не понимая, не отходила от него ни на шаг и дрожала так, словно и сама готова была расстаться с этим миром. Тревожась: «Как бы и она…», Гэндзи крепко прижимал ее к себе. Только он один сохранял ясность мысли, но что он мог придумать? Огонь тускло мерцал, и в верхней части ширмы, стоявшей на границе главных покоев, то здесь, то там, сгущаясь, дрожали тени. Иногда ему чудились приближающиеся шаги, пол скрипел словно под чьими-то ногами. «Поскорее бы пришел Корэмицу!» - думал Гэндзи. Но поскольку никому не было известно точно, где тот ночевал, гонец долго разыскивал его повсюду, а рассвет никак не наступал, казалось, прошла уже тысяча ночей (32). Наконец вдалеке раздался крик петуха. «А ведь я и сам был недалек от гибели, - думал Гэндзи. - чему в своей прошлой жизни обязан я такому несчастью? Уж не возмездие ли это за мое легкомыслие, за непозволительные, недостойные помышления? Своим поведением я сам подаю повод к молве. Как ни таись, от людей ничего не скроешь, скоро слух о происшедшем дойдет до Государя а там и в столице начнут злословить, и стану я посмешищем для испорченных юнцов. Кончится тем, что имя мое будет окончательно опорочено».
