Дрейер попробовал было изложить свой взгляд на этот предмет своему товарищу по сенату, сенатору же Лопухину, но того Безбородко держал при себе, следовательно, вблизи государя, и Дрейера оттуда оттерли. Тогда он, наткнувшись на Лопухину с падчерицей, «присосался» к ним и уже не отходил, потому что из дам только и был знаком, что с женами своих сослуживцев...
Стоя за Лопухиной, он вдруг встретился глазами с коллежским секретарем Радовичем и довольно громко произнес:
– Ага!..
Лопухина обернулась на него и увидела, что лицо сенатора Дрейера настолько вдруг оживилось, что она невольно спросила:
– Что с вами?
Дрейер оживился потому, что наконец нашел более или менее разумное применение своему пребыванию на балу. Он мог, вместо того чтобы завтра, отрываясь от служебных занятий, делать выговор коллежскому секретарю за его предосудительное «в отношении пряников» поведение, объяснить ему даже более подробно сегодня, сколь печален его проступок и насколько нетерпимы такие поступки со стороны служащих по канцелярии правительствующего сената.
– Ничего... Так, служебное дело, – ответил он Лопухиной.
– У вас даже на балу служебные дела?
– Как видите, сударыня!..
Сенатор Дрейер, разговаривая с дамами, всегда прибавлял «сударыня», считая это переводом французского «madame».
– Какое же дело? – спросила опять Лопухина. – Важное?
– Для меня все важно, что касается службы, – пояснил Дрейер, – а тут я вижу молодого человека...
– Какого молодого человека?
– Коллежского секретаря Радовича.
– Радовича? Что ж он?
– Он сегодня утром был замечен мною в уличной толпе за весьма странным занятием: он совместно с мальчишками занимался ломанием пряников.
– Да неужели? – словно обрадовалась Лопухина и добавила вполголоса: – Положительно это тот человек, который мне нужен!
– Что вы говорите? – переспросил Дрейер.
– Я говорю, что это очень мило...
– Как мило, сударыня?
– Где он? Покажите мне его.
Дрейер показал.
– Да он по виду очень презентабелен, – решила Лопухина. – Отлично! Представьте мне его сейчас...
Ослушаться Екатерины Николаевны Лопухиной Дрейер прямо-таки не осмелился и вместо выговора должен был привести Радовича и представить его:
– Что женщина хочет, то и мы должны хотеть! – сказал он только Екатерине Николаевне, воображая себя историческим лицом, произносящим историческое изречение.
