Строптивая | страница 7
– Что именно?
– Разное.
– Вы имеете в виду лес, полный тайн? Она засмеялась.
– Вот-вот, что-то в этом роде. Филипп снова оглядел комнату.
– Все это в какой-то мере очаровывает. По крайней мере, меня.
– Возможно, таких, как вы, которые поживут здесь несколько дней или недель и уедут. Но если бы вы прожили здесь подольше, то поняли, что все вечеринки – вариации на одну и ту же тему. За исключением Мендельсонов, чьи вечера всегда несколько экстравагантны. Но учтите: Мендельсоны – не совсем анджелесцы, в том смысле, что они, в отличие от нас, не родились и не выросли здесь. Нас всего две или три сотни, кто постоянно собираются на такие вечера, правда, в различных комбинациях. Мы редко расширяем свой круг, и вы редко можете прочесть о нас в газетах.
Она улыбнулась, как бы извиняясь, сопровождая улыбку жестом беспомощности.
– Продолжайте, продолжайте, я заинтригован, – сказал Филипп.
– Ну, что ж. Мы никогда не смешиваемся с толпой людей кино, только иногда с людьми из Пасадены, за исключением официальных приемом или благотворительных акций, таких, как в музеях или в Музыкальном центре. Не скажу, что это правильно, но это так, и так было всегда. Хотите знать правду? Мне хотелось бы познакомиться с некоторыми кинозвездами.
Филипп рассмеялся. Камилла посмотрела на Филиппа и отметила, что он все свое внимание сосредоточил на ней. Она пододвинулась поближе и прошептала тихо:
– Уж коли вы обратили на это внимание, то могу сказать: действительно, есть особая причина для этого вечера. Мы все думаем, что сегодня будет объявлено, что Жюль направляется президентом в качестве главы американской делегации на государственные переговоры в Европе. А это значит, что он пробудет там весь 1993 год, и Паулина чрезвычайно заинтересована в этом. Она прекрасно говорит по-французски и, как мне кажется, иногда скучает здесь.
– А может быть, этого не произойдет? – спросил Филипп.
– О, нет, это произойдет, но пока не объявили. Филипп кивнул.
– Вкусный суп, – сказал он.
– Изумительный.
Прием у Мендельсонов – даже для посвященного, – был большим событием. Еду готовил их личный шеф-повар, известная фигура в гастрономических кругах; вина из личного погребка Жюля Мендельсона были великолепны. Повсюду можно было видеть орхидеи, предметы антиквариата. Бесценные произведения искусства были развешаны по стенам каждой комнаты. В библиотеке, которой Мендельсоны обычно пользовались как гостиной, когда оставались одни, на стенах висели все большие картины французских художников, стояла английская мебель, кресла и диваны были покрыты чехлами из шелкового ситца. Здесь же стоял длинный стол для фотографий в серебряных рамках, среди них фото Паулины и Жюля с президентами и их женами, сделанные во время приемов в Белом доме, а также фотографии с автографами монархов Испании и Великобритании. С другой стороны комнаты стоял стол для журналов, которые меняли еженедельно или ежемесячно, и для газет, меняемых ежедневно. Высокие французские окна с искусно задрапированными шторами выходили на террасу, уставленную столиками под зонтами, ниже террасы шел сад, еще ниже лужайка. Люди, посещавшие дом Мендельсонов, всегда говорили об этой комнате: «Как великолепно!» Поэтому Филиппа Квиннелла, не привыкшего к такой пышности, можно было простить за то, что он разглядывал и вслух восхищался библиотекой, в которую попал в поисках комнаты для мужчин и где увидел «Белые розы» Ван Гога над камином. Это была его любимая картина.