Жизнь Гектора была поделена на две резко отличающиеся друг от друга части; люди, знавшие его в одной ипостаси, представления не имели, как он существует в другой. Высокий, подвижный, лысеющий, в отличной форме, он выглядел моложе своих сорока восьми лет. Он принадлежал к той редкой породе мужчин, чья внешность тем больше облагораживается, чем меньше волос остается на голове. «Танцы, – обычно говаривал он, – помогают сохранить талию стройной, или почти такой же стройной, как в двадцать пять лет», хотя занятия теннисом, в который он каждую неделю играл на корте Роуз Кливеден, тоже немало тому способствовали. В глазах людей он всегда воспринимался как потомок знатной испанской семьи землевладельцев, вроде Сепульведа или Фигуэра, в честь которых были названы главные бульвары города в знак признания их вклада в основание города. Он зачастую испытывал удовольствие, когда слышал, как какой-нибудь незнакомец, услышав его фамилию, спрашивал: «Как в названии бульвара Парадизо, что ведет к аэропорту?»
Состояние, которым когда-то обладала его семья, уже давно улетучилось, но он продолжал жить более чем комфортабельно, на проценты от ценных бумаг, которые ему оставила сестра, Тельма Уортингтон, мать Камиллы Ибери. Тельма покончила с собой более десяти лет назад из-за неудачной любовной связи. Его небольшой, но благоустроенный дом на Хамминг-Берд Уэй, между Ориоул и Траш на Голливудских холмах, фотографировали для одного из журналов по домоводству. Здесь в течение многих лет собирались гости на коктейль. Гектор нередко говорил, что его дом – один из немногих мест, где встречаются представители разнообразных слоев города. Это в действительности было так, но встречались они не в одно и то же время.
Если кто-то хотел узнать об обществе Лос-Анджелеса, то непременно обращался к Гектору. Он знал ответы на все вопросы, потому что знал всех, и если даже с кем-то не был знаком, то все равно знал о нем все. «Мы можем знать не все, но мы знаем тех, кто знает других», – любил говаривать он. Гектор знал о связях старых семей города во многих поколениях. Как, например, о Бронуин Доухени, матери Каролин Филиппс, дожившей до девяносто одного года, чьи похороны должны были состояться на следующий день в епископальной церкви Всех Святых в Беверли-Хиллз. «Девичья фамилия Бронуин—Паркхерст, – рассказывал он своему другу Сирилу Рэтбоуну, который писал для светской колонки в «Малхоллэнд», рассказывал так, словно щелкал орешки. – Она была второй дочерью судьи Паркхерста. Ее дед построил тот огромный – во французском стиле – дом на бульваре Уэста Эдамса, в котором сейчас находится Центр церкви Света Небесного. Теперь этот район черный, ты знаешь. Когда я был ребенком, то часто ходил в этот дом на дни рождения Каролины, а затем семья переехала на Хэнкок-Парк. Далее. Первый муж Броунин, который не был, я повторяю, не был настоящим отцом Каролины, но это другая история, звался Монро Уиттьер, а когда Монро умер, она вышла замуж за Джастина Малхоллэнда, который растратил деньги. Ты помнишь эту историю? Джастин Малхоллэнд, умерший в тюрьме, был двоюродным братом Роуз Кливеден». Когда Гектор не танцевал, то мог вести подобные разговоры часами, чем он и занимался, когда проводил вечера с людьми, с которыми вырос, но надо отметить, что на эти разговоры уходила только часть вечера, до полуночи. Кроме того, многие годы он был известен как человек, ведущий первую пару на открытии бала, а также как наставник дебютанток, которых он учил делать низкий реверанс во время бала в «Лас Мадринас», где дочери элиты Лос-Анджелеса впервые представлялись обществу.
