Тоуд-триумфатор | страница 83
— Рэтти! — Крот протягивал одну руку Рэту, а в другой сжимал дубинку. — Рэтти!
Но все было тщетно, потому что Рэтти, такой сильный пловец, Рэтти, который всегда находил выход из любой передряги, был вырван из ослабевших рук Крота и уже попал в кипящий и бурлящий водоворот, а то и в оскаленную пасть чудовища, а после смертоносного взмаха огромного хвоста и вовсе пропал из виду.
Сам не зная как, Крот добрался до берега, все еще сжимая в руке дубинку. Он был еле жив и трясся от холода и страха. Место было темное от нависавших ветвей старых деревьев, склон порос мхом и папоротником, и в первый момент Крот инстинктивно попытался вскарабкаться наверх, туда, где сухо, подальше от опасности.
Но тут он услышал крик, оглянулся на реку и опять увидел, как страшно вспухла вода, медленно поднялся огромный хвост, а потом — страшная раскрытая пасть и в ней — до боли знакомая курточка.
Крот из Кротового тупика, что на Берегу Реки, тот, кого Племянник считал величайшим кротом из всех когда-либо живших, этот Крот не знал страха. Этот Крот был сама храбрость!
Он снова бросился в воду, он греб, плыл, скорее, летел к месту схватки Рэта и Щуки и, приблизившись, принялся молотить своей дубинкой по голове мерзкой твари, не перестав и тогда, когда она наконец выпустила Рэта и повернулась к Кроту…
— Рэтти, я…
Дальше Крот ничего не помнил. Он почувствовал, как острые зубы впились ему в ноги, потом — резкая боль, а потом ужас погружения во тьму ледяных глубин, где меркнет свет, где нет воздуха, где сама жизнь уплывает куда-то вверх, все выше и выше, и до нее уже не дотянуться…
Дальше — темнота и тишина.
Крот очнулся в пахнущей лавандой постели, в которой, как ему казалось, он уже давно медленно и блаженно плыл из дня в ночь, из ночи в день.
— Сэр! Пожалуйста, сэр, вы меня слышите? Проснитесь! — Голос был молодой, густой и грубоватый, но очень обеспокоенный.
— Я Крот, — прошептал он, испытывая огромное счастье, — ведь если он может назвать свое имя, значит, он жив. — Я Крот из Кротового тупика… — и опять погрузился в целительный сон, которым, казалось, уснул давным-давно и очень далеко отсюда.
Понемногу периоды бодрствования стали учащаться и удлиняться, и Крот с благодарностью принимал помощь молодого барсука, в чьем доме он выздоравливал. Крота поили водой и травяными настоями. Потом настало время питательных бульонов и вкусного хлеба. Крошки сыпались на подбородок ослабевшего Крота и на простыни, и их смахивал заботливый хозяин дома.
