Андрей к тому времени семилетку закончил, в колхозе работать не захотел, охотничал самостоятельно лет с шестнадцати. Все в тайге да в тайге, друзей у него не было. Сдаст добытые шкурки, — а ведь соболей даже добывал, — напьется и не то чтобы хулиганит, но такой вид свирепый имеет, что обходят его стороной люди. И прозвище ему дали: «Андрей — Медвежье сердце». Это прозвище самому Андрею понравилось и прилипло к нему. Неспокойно было Балуткину, пока Андрей не уехал во Владивосток к родственнику, который штурманом был и Андрея к себе на судно пристроил.
Сейчас старуха Игошина жила в соседнем селе с младшей дочерью, а старшая дочь замужем была за самостоятельным и непьющим мужиком. Жили они в отцовском игошинском доме тихо, растили детей и Балуткину хлопот не доставляли. Был участковый в последний раз у Игошихи с полгода назад, и старуха показала ему фотокарточку сына. В рыбацкой робе Андрей смотрел с карточки строго. Балуткин порадовался было за него, да неприятно задела надпись на обороте: «Андрей — Медвежье сердце». Не забывает, знать, парень свои ухватки. Ничего ведь в жизни не видел. Стоит, как говорится, медный грош, а заявки какие делает! Ишь ты — «Медвежье сердце».
Сейчас Балуткин был спокоен за Игошиных — парень при деле, рыбаки народ суровый — забаловаться не дадут.
Еще в дороге застал Балуткина дождь, который к вечеру разошелся.
По дождливой погоде народ дома сидит, и, заслышав о приезде участкового, уважаемого в селе человека, потянулись в сельсовет те мужики, кого и не звали.
Вскоре в сельсовете тесновато стало. Нигде не объявляли о случае на Васильевской заимке, но слух в тайге идет непонятной тропой, напрямик к людям. Обсуждают мужики невероятную новость, курят, вздыхают.
И знает Балуткин, что люди эти рады помочь ему.
— Что, мужики, никто не углядел стороннего человека в эти дни?
Нет, не было чужих.
Это зимой оживляется тайга. Зимник прокладывают от райцентра до Зарант, где строится фабрика, охотники забредают в чужие угодья из дальних коопзверопромхозов. А летом дороги нет, охоты нет. Только геологи наведываются, но жители распознают их сразу, у них — дисциплина, не бродят где попало.
Начал Балуткин выяснять потихоньку, чем занимались сельчане эту неделю, где кто работал, не приходили ли косари с Васильевской, да гостей не было ли к кому?
Нет, пусто. Обычно текла деревенская жизнь. Работа, хозяйство у всех. Косари не являлись, гостей не было всю неделю.
— Слышь, Михалыч, — вдруг сказал сосед Игошиных. — Андрюха игошинский приезжал в отпуск, пожил неделю, да уже ден десять как уехал. Сестра сказывала, к рыбакам опять возвернулся.
