Сторожно прошёлся Мураш взад и вперёд; а что он сейчас мог? - ничего он не мог. Луна сияла посередь неба, как поднос серебровый начищенный; звёзд не было. Хорошо хоть, не лес здесь, а то в лесу гельвам раздолье… Что-то тревожило, тревожило сильно, он не мог понять.
Но он всегда при такой луне был тревожен и тосковал.
Беляна, сороковая, перешла ему путь, держа на сгибе руки лёгкий гельвский меч. Свой она третьего дня утопила по-глупому. Хотел ей что-то сказать, подбодрить, не нашёлся.
Себе самому Мураш на собачий час сурок назначил Велел разбудить.
Уже во сне понял: ни одной вороны, ни одного ворона мертвоклюющего он здесь не услышал…
Очнулся в путах, да и не очнулся вовсе, а вроде как помер - такая мука была. То ли с угару, то ли с перегару - лопалась голова, очи лопались, и всё жарко и мутно неслось по кругу.
Не выдержав, не понимая, что вокруг, что внутри - заорал.
От крика, от натуги, что ли - всплеснуло белым огнём в глазах, и стало сплошное ничто.
Потом понял, что развязывают ему руки. Тело было ватное, мятое, глупое. Голова ещё глупее. Болело всё огнём. Шевельнуться попробовал, не смог.
- Ш-ш-ш… - сказал кто-то, за темнотой кромешной невидимый.
- Что… - начал Мураш, но почувствовал пальцы на губах. Потом ухо уловило тепло:
- Молчи. Это я, Рысь. А ты молчи. Ты себя не видишь…
Мураш согласно кивнул. Зря он кивнул, в голове что-то болталось тяжёлое, острое - и за всё цеплялось.
- В плену мы, - одними губами шептала Рысь, прильнув. - Ты да я. Остальных, говорят, побили всех.
Как - не спрашивай, не знаю. Нас зачем-то держат. Я тебя и узнала-то с трудом, обожжено всё…
- Пить, - все-таки шепнул Мураш.
- Сейчас…
Рысь поила его так: набирала в рот воду где-то далеко, возвращалась - и приникала к его разбитым и сожжённым губам. Раз за разом.
Потом рассказывала.
Самою Рысь и людей её выследили и нехотя сдали рохатым здешние поселенцы исконные, итильцы. Живыми не всех взяли, троих только, и стали конями на части рвать, одного порвали, Митошку, а тут нате - разъезд роханский. Препираться стали: дескать, велено было живыми, живые нужны. Поделили в конце концов: Рысь поперёк седла бросили и увезли, а Лутик-Двупалый остался - и за себя платить, и за неё.
Везли через переправу - долго.
Вот, сидит теперь здесь, в темнице крепости Рамаз, и не знает ничего - ни сколько дней прошло на свете, ни пало ли Черноземье, - ничего. Вчера приволокли ей и бросили связанного и обожжённого человека: выхаживай, мол, - и Мураша она распознала не сразу, а единственно по бреду. И раньше, в ночёвках, и сейчас - звал он Вишенку…
