- Нет, Родерик. Не надо. Не хочу омрачать счастливейший день моей жизни.
Диктатор поджал губы, словно хотел возразить, что чем счастливее день, тем приятнее совершать добрые дела.
- Но, послушайте, - прерывающимся голосом сказал я. - Это досадное недоразумение.
- Ха! - воскликнул диктатор.
- Я решил, это мой зонтик.
- Основная твоя ошибка заключается в том, мой милый, - назидательно произнёс Бассет, - что ты абсолютно не способен отличить meum от tuum. На этот раз я не велю тебя арестовать, но впредь советую вести себя осмотрительнее. Пойдёмте, Родерик.
И они вышли из магазина, причем диктатор оглянулся на меня с порога и снова воскликнул «Ха!»
Сами понимаете, я прошёл через тяжелейшее испытание, а так как я человек чувствительный, мне первым делом захотелось вовсе даже не выполнять поручение тёти Делии, а помчаться к себе домой и выпить ещё один коктейль Дживза. Разгорячённые сердца мечтают о лесной прохладе, или как там, точно не помню. Только сейчас до меня дошло, что безумием было выходить на улицы Лондона, заправившись всего одним опохмелительным коктейлем, и я уже собрался потихоньку улизнуть и вернуться к живительному источнику, когда владелец магазина вынырнул из задней комнаты и, распространяя вокруг себя ароматы жареного мяса и грязного белья, спросил, что мне угодно. Благо он заговорил первым, я ответил, что насколько мне было известно, у него имеется на продажу серебряный кувшинчик для сливок восемнадцатого века в форме коровы.
Он мрачно покачал головой. Он вообще был мрачным типом, а лицо своё тщательно скрывал за густой порослью седых бакенбард.
- Вы опоздали. Кувшинчик обещан постоянному клиенту.
- По имени Траверс?
- Ах!
- Ну, значит всё в порядке. О, достойнейший из достойных антикваров, сказал я, стараясь говорить как можно любезнее, - вышеупомянутый Траверс - мой дядя. Он прислал меня, чтобы я оценил его будущее приобретение. Так что показывайте скорее. Сильно подозреваю, оно никуда не годится.
- Вы не правы. Необычайно ценное и красивое изделие.
- Ха! - воскликнул я, решив, что подражание диктаторам может мне помочь. Это вы так говорите. Что ж, посмотрим!
Честно признаться, меня не волновало старое серебро, и хотя я из чувства жалости никогда не говорил об этом дяде Тому, мне казалось, его привязанность к древнему хламу может превратиться в тяжёлую душевную болезнь, если он не начнёт следить за собой самым тщательным образом. Поэтому, как вы понимаете, я не предполагал, что увижу нечто особенное, но когда старьёвщик в бакенбардах вернулся с этой штуковиной, я не знал, плакать мне или смеяться. Мысль о том, что дядюшка собирается платить наличными за данный предмет потрясла меня до глубины души.
