Например, воровал ли он в детстве.
В детстве воровали все. Пусть не по-крупному, пусть конфетку из кармана курточки, висящей в соседнем одежном ящичке в детском саду, или варенье из шкафа на кухне — но все. А испытуемый ответил, что не воровал. Что заметил прибор, отреагировав на вранье всплеском кривой.
Эта кривая и должна была стать алгоритмом, позволяющим выявлять ложь. Если подобная линия на экране монитора повторится вновь, то это будет означать, что испытуемый снова соврал!
Ну что, поехали?
— Вы завидовали своему убитому шефу? Конечно, завидовал, как он мог не завидовать?
— Нет.
Ползущие по экрану линии метнулись вверх и вниз, вырисовывая узнаваемый узор. Правда, он немного отличался от эталонного — он был больше. Значит, испытуемый солгал сильнее, чем в первый раз!
— Не нарушали ли вы закон?
Конечно, нарушал. Не может Начальник Охраны не вылезти за рамки закона! Голову можно на отсечение дать, что он приобретал и хранил незарегистрированное оружие и боеприпасы, прослушивал без санкции прокурора телефоны, «наезжал» на конкурирующие фирмы…
А сказал — нет.
А полиграф сказал — да!
Очень интересно. И, главное, наглядно.
Теперь можно переходить к более животрепещущим темам.
Например:
— Вы утверждаете, что это убийство совершили не вы?
— Не я…
И хоть бы что! Никаких дерганий, никакого шевеления линий! Тишь да гладь!..
Выходит, он не врет? Выходит, что говорит правду?..
Снова куча второстепенных, никому не интересных, призванных усыпить бдительность говорящего вопросов. И вдруг, неожиданно, как удар из-за угла:
— У вас были какие-нибудь причины желать смерти потерпевшего?
— Нет, никаких…
И опять никаких реакций. Ровным течением линий полиграф подтверждает, что испытуемый не лжет, говорит правду!
Он не убивал.
У него не было причин желать своему шефу смерти.
Он не знает имен преступников.
Значит, это не он…
Но если не он, то кто? Кто и каким образом мог проникнуть в хорошо охраняемый дом, как мог из него выбраться незамеченным и как умудриться вместо себя усадить на скамью подсудимых Начальника Охраны?
Кто?
И как?!
Управляющий банком «Российский национальный кредит» снял штаны и почесал себе ляжку. У финансового воротилы под пятитысячедолларовым костюмом были обыкновенные семейные трусы в цветочек.
Управляющий был хорошо виден в переплете окна и перекрестье дальномера.
Он постоял, почесался, позевал, упал в кресло и не глядя ткнул в пульт огромного, в полстены, телевизора. На экране возникла цифрового качества картинка многочисленного и многонационального, имеющего друг друга коллектива. Два десятка разноцветных актеров дружно возились на ковре — негры покрывали таитянок, таитянки хватались за латиносов, индианки заплетались в сложные сексуальные узлы, китайцы ловко манипулировали бамбуковыми палочками, но все почему-то выражали свои чувства на немецком.
