По главной аллее в беспорядке пронесся эскадрон кавалергардов, прогрохотала гаубица; прямо над головой упавшего в кустах ничком художника всхрапнула, роняя с черных губ пену, пристяжная. Нестройной толпой устремилась ко дворцу пехота; задние ряды раздались в стороны, смятые напирающим пожарным обозом. Вздыбилась каурая лошадь, двое солдат в испуге метнулись от опрокидывающейся фуры, но колесо черкануло одного из них по ноге, и Тончи увидел совсем рядом, на песке, выпяченные криком губы, обезумевшие глаза. А посреди аллеи взметнул коня, вскинув хлыст, неведомо откуда взявшийся император; крика его никто не слышал.
Вторая тревога кончилась, как первая; едва удалось остановить солдат, государь, нарочито осаживая коня, выехал посредь столпившихся беспорядочно войск и поблагодарил за усердие.
Две недели спустя Павел съездил в Петербург. В Зимнем принял доклад сменившего Архарова Буксгевдена, ни словом не выразив одобрения или сомнения относительно установленного в столице неколебимого ничем порядка, и, не медля ни одной лишней минуты, поехал смотреть, как идут работы в Михайловском замке. Стены подняты были до середины первого ряда окон; сверяясь с приготовленным специально для него Баженовым планом, Павел обошел весь огромный шестиугольник. Повернувшись к стройке спиной, можно было представить себе, будто смотришь из окна возведенного уже здания. Остановившись там, где определено быть его кабинету, император, прищурив глаза на спокойную рябь Фонтанки, заставил себя услышать шаги караула на лестнице, которой еще нет; почувствовать слева, рядом совсем, только руку протянуть, большой удобный письменный стол.
Вернувшись на главную аллею, Павел сделал распоряжение о цветниках, помедлил, потом, решив пройти через Летний сад, велел карету подать к выходу.
* * *
Летом Нелидвва несколько раз получала от императорской четы приглашения в Павловск, но так и не приехала. Поводов находилось довольно: похороны де Лафон, женитьба брата Аркадия, головные боли. Получая длинные письма от Марии Федоровны с коротенькими, будто нервный вскрик, приписками Павла, радовалась им и боялась ехать; если бы могла, наверное, тянула разлуку. Но в сентябре двор двинулся в Гатчину, на большие маневры, и отказаться стало невозможно.
…Перебирая рукой в тонкой лайке повод для нее подобранной, смирной лошадки, Екатерина Ивановна заставляла ее невольно трясти головой, переступать, пофыркивать, и Павел то и дело оборачивался беспокойно Все было как год назад. На пологом холме, под мелким редким дождем, штаб ждал выхода из-за рощицы, на редуты, атакующих полков. Капли дождя падали так медленно, что, кажется, запрокинь голову, долго будешь ждать, покуда коснется холодная влага лба или щеки, заставит дрогнуть веко. Кургузо подняв ноги, стыл в седле затянутый в парадный мундир Аракчеев, не шелохнувшись, ровно стояли два ряда всадников; слали уже па мызу за горячим молоком для Марии Федоровны. Все — словно год не минул, только выйти из-за рощи должны не два батальона капитана Линденера, а вся гвардия империи.
