В тот день, оказавшись дома, но еще не оправившись до конца от обморока, я успел самым подробным образом воспроизвести все виденное на бумаге, и с тех пор вот уже второй год веду эту своеобразную летопись моих душевных скитаний. Откровенно признаюсь — в самом начале у меня и мысли не было создавать нечто цельное, если бы не Лиза Вольфартова из Колдобинской редакции. Она сказала:
— Веди дневник.
— А зачем?
— Можно продать.
— Кому он нужен?
— Не скажи. Сейчас всё скупают. Кстати, в Заокеании и в Шакалии за такого рода записки большие деньги дают.
— Но это же за пределами сознания. Чертовщина.
— Вот именно. Кто знает, может быть, есть не только эта реальность, но и жизнь за пределами сознания. И если она есть, тогда твоим записям не будет цены.
— Не понял.
— Чего уж тут понимать? Если существует подсознание, то и подсознательная жизнь социальных общностей — реальность! Где истоки этой безудержной ненависти одних народов к другим? Почему нас раздражают некоторые человеческие лица? А ответ может быть и таким: общаемся не мы, а наши подсознательные начала. Я понятно объяснила?
Должно быть, она еще больший псих, чем я, подумалось мне. Но что-то задело меня тогда. И уже после очередного обморока я стал лихорадочно фиксировать зигзаги моей прожитой и непрожитой жизни. И кто знает, возможно, Вольфартова права: когда-нибудь подсознательная жизнь народов явит нам неожиданно свое обличье, покажет нашу изнанку и брякнет на весь мир:
— Глядите-ка, как вы безобразны!
Я пока что окончательно не решил, куда отослать мои записки: в издательство или в органы государственной безопасности. Убежден, скрытый в них подтекст может сослужить немалую службу в деле защиты Отечества и его паразитарных основ, какими каждый наш соотечественник привык дорожить, особенно после тщательно проведенных репрессий, политических процессов с поджариванием ягодиц и прокалыванием барабанных перепонок грязными швайками. Патриотизм, окрепший в еврейских погромах, в литовском омонстве, согретый афганским солнцем и омытый Персидским заливом, очистившийся от духовных и материальных излишков после очередного ограбления с помощью рынка, после восьмидесяти денежных реформ и ста шести повышений цен на хлеб, кукурузные палочки, морковный кофе и другие привозные и непривозные товары, — этот патриотизм нуждается в слиянии с истинным паразитаризмом. Только слиянность и способна породить исключительную борьбу за свою исключительность, безмерную, бесконечную… впрочем, именно в этом я крепко сомневаюсь, а говорю с такой уверенностью в силу врожденного, воспитанного и хорошо развитого конформизма, будь он трижды проклят! Таким образом, я глубоко самокритичен и не считаю свое слово истиной в последней инстанции. Эта моя установка проходит красной нитью по всем моим запискам.
