Энн, пораженная, не могла вымолвить ни слова.
— Ты же знаешь, что это так, признайся, — потребовала Руби, поглядев ей прямо в глаза.
— Да, знаю, — обреченно кивнула Энн. — Знаю, моя милая.
— Все это знают, — с горечью сказала Руби. — И я знаю — с весны, — но я отказывалась с этим мириться. Энн! — жалобно вскричала Руби, схватив Энн за руку. — Я не хочу умирать! Я боюсь умирать!
— Чего же ты боишься, Руби?
— Я… я не сомневаюсь, что попаду в рай — я же была доброй христианкой, — но… там будет все по-другому. Мне страшно думать, что там нет ничего, к чему я привыкла.
— Знаешь, Руби, — нерешительно начала Энн: ей было трудно говорить о великой тайне жизни и смерти, — я думаю, что мы неправильно представляем себе рай. Вряд ли загробная жизнь так уж сильно отличается от земной. Мне кажется, что мы будем там жить так же, как и здесь, только более праведно, что мы останемся сами собой, но не будем терзаться неизвестностью. Не надо бояться, Руби.
— Но я хочу жить здесь! Я так мало пожила! Я отчаянно боролась за жизнь, но это оказалось бесполезно. Я должна умереть… расстаться со всем, что люблю…
У Энн буквально разрывалось сердце. Ей не хотелось утешать подругу банальной ложью, а все, что говорила Руби, было ужасающей правдой. Ей действительно придется расстаться со всем, что она любит. Она жила только мелкими, преходящими радостями, не заботясь о том главном, вечном смысле, который перекидывает мост между жизнью на земле и на небе и дает умирающему веру, что он просто переходит из земного дома в небесный, из сумерек в безоблачный день.
Руби приподнялась и устремила свои красивые голубые глаза на огромную круглую луну.
— Я хочу жить, — дрожащим голосом сказала она. — Хочу быть, как другие девушки, — выйти замуж… иметь детей. Я всегда любила малышей, Энн. Я никому не могла бы в этом признаться, кроме тебя. Знаю, что ты поймешь. А бедный Герб… он любит меня, и я люблю его, Энн. Другие для меня ничего не значат, но он — очень много. Если бы я не умерла, я вышла бы за него замуж, и мы были бы счастливы. Ох, Энн, как это несправедливо!
Руби упала обратно на подушки и горько разрыдалась. Энн, переполненная жалостью и отчаянием, крепко сжала руку подруги — и ее молчаливое сочувствие передалось Руби и помогло ей, возможно, больше, чем могли бы помочь самые убедительные слова утешения. Постепенно Руби успокоилась, рыданья стихли.
— Я рада, что поделилась с тобой, Энн, — прошептала она — Мне стало легче от того, что все это вырвалось наружу. Каждый раз, когда ты ко мне приходила, я хотела поговорить с тобой, но у меня не было сил. Мне казалось, что, если я произнесу эти слова вслух, или кто-нибудь другой скажет, или хотя бы намекнет на то, что я умру, смерть станет неминуемой. Поэтому я не позволяла себе даже думать о смерти. Днем, когда меня окружают люди, это не так трудно. Но ночью становится просто невыносимо. Смерть приходит и глядит мне в лицо, и мне делается так страшно, что хочется кричать.
