Когда никто не смотрел на меня, я покосился на часы. Шел уже десятый час.
– Ну, – сказал я, – пожалуй, нам пора ехать. Лучше всего вернуться в Амстердам и спрятать картину в хранилище.
Какое-то время Хуфт обеспокоенно смотрел на меня.
– Герр Кемп, я не хотел бы, чтобы относительно картины задавались какие-то вопросы. Скажем, по поводу того, откуда она взялась.
Я покачал головой.
– Никаких вопросов. Никаких проблем. Никто ничего не будет знать.
Он пожал плечами и по телу пробежала дрожь, словно вы похлопали желе.
– Это ваша работа.
Потом хозяин поднялся и проводил нас к выходу.
Небо было затянуто плотными серыми тучами; за ними могло быть солнце, которое уже взошло. Окружавшие нас дома и деревья были просто силуэтами, выкрашенными в различные оттенки серого. Анри осторожно спустился по ступенькам, держа картину прямо перед собой, как щит.
– Bon voyage[16]. Удачной дороги.
Я кивнул, помахал рукой и забрался в машину.
Анри сказал:
– Теперь ее лучше положить в чемодан.
– Не сейчас. Просто положите ее на заднее сидение и пусть лежит, пока мы не свернем за угол.
– Но мы можем ее повредить.
– За пару минут ничего не случится. Поезжайте помедленнее.
Ему это не понравилось, но он поехал, причем медленно. Мы выбрались на дорогу и повернули обратно в сторону автострады. Там он перешел на вторую передачу.
Проехав с полмили, мы обнаружили съезд с дороги, который, казалось, никуда не вел, и свернули туда. Анри держал картину, пока я открывал чемодан, затем завернул ее в мои грязные рубашки, а заодно и в чистые, и положил внутрь. Он просто с ненавистью смотрел, как она исчезает в чемодане.
После того, как чемодан был осторожно уложен плашмя на заднее сидение, он мрачно бросил:
– Вы забыли расписаться.
Я усмехнулся.
– Ван Гог поступал точно также. Кстати, вы считаете, что это нормально?
– Да. Многие из его картин не подписаны. А теперь – мы едем в Амстердам, как вы сказали Хуфту?
– Едва ли. Не стоит делать всякие глупости, о которых кому-то говорили. Утрехт.
– Утрехт? Но почему?
– Оттуда в десять сорок девять уходит поезд. Одна пересадка в Базеле – и к полуночи я буду в Цюрихе.
– Но я не понимаю, зачем ехать в Утрехт.
Я усмехнулся.
– Нелогично – я понимаю. Потому и никто другой не увидит какой-то логики. Так что просто едем в Утрехт. Всего-то шестьдесят километров.
Он переключил скорость, с сомнением спросив:
– У вас есть билет?
– Нет. Никто не знает, что я делаю.
Мы снова выбрались на дорогу, Анри переключал скорости так осторожно, как только мог, и хмуро продолжал размышлять над моими словами.
