Гили сел на землю и глухо завыл. Не потому что так сильно любил свою тетку — он не узнал бы в лицо ни ее, ни мужа, если бы встретил. Гили плакал потому что рухнула его мечта об ужине и ночлеге. И еще потому что теперь он остался совсем-совсем один на всей земле. Он вдруг разом почувствовал, как он устал, как голоден и оборван… Ну, почему такая несправедливость случилась именно с ним? Разве мало того, что в Таргелионе он потерял всех? Если Валар есть на свете, то куда они смотрят?…
Эминдил пригладил пятерней волосы и куда-то исчез. Появился через пару минут, с горсткой мелкого хвороста в руках, с пучком можжевельника и полыни.
— Что же мне делать? — всхлипнул Гили. — Ой, что же мне теперь делать?
— Хороший вопрос, — Эминдил вырыл ножом маленькую ямку, сложил туда хворост. — Посмотри дальше. Это не единственная могила. Ты разве не будешь совершать возжигание? У вас не знают такого обычая?
Он ударил кресалом, протянул Гили дымящийся трут. Лицо оставалось спокойным. Он что, совсем без сердца?
Гили поджег костерок и раздул пламя. В свете дня оно было почти невидимым — только веточки и кусочки коры корчились и чернели. Гили и Эминдил бросили в огонь по веточке полыни и можжевельника. Дым побелел, закурился вихрями. Они молча сидели, пока костерок не прогорел.
Он не бессердечный, понял Гили. Просто на его памяти это уже не первая деревня-могила и не вторая.
— Зажигаем, — тихо сказал он. — Но ведь они не видят… Сидят в своей Благословенной Земле, а о том, что здесь творится — и знать не хотят…
— Это нужно не Валар. Не Ниэнне, не Намо… Это нам нужно, парень. Чтобы помнить — мы еще живы и кое-что можем.
— Ну, вот что, — вмешался Алдад, — возжигание — дело, конечно, богам угодное но тебе ж, Рыжий, нужно как-то дальше жить. Ты шел за мной от самого Гелиона, ел мой хлеб. Заплатить ты не можешь, родичей у тебя здесь нет. Поэтому думается мне так: ты проследуешь за мной до Амон Обел и там, на тинге, я объявлю тебя своим рабом.
Гили от потрясения и неожиданности не знал, что сказать — только головой тряхнул.
— Чего мотаешь башкой? — голос Алдада сделался жестким, глаза сузились. — Ты — что надо: смышленый, смирный — не бойся, к черной работе не приставлю. Будешь работать по дому, годика через три хорошо тебя женю. Мои рабы не бедствуют, не дрожи.
— Я свободнорожденный! — крикнул Гили.
— А чем докажешь? Кто здесь тебя знает? Не вздумай бежать сейчас — я объявлю, что купил тебя на востоке и положу награду тому, кто тебя отдаст.
