— Он человек, — пожал плечами Саэрос. — Вторые думают и чувствуют не так, как мы.
Лютиэн не обратила внимания на его слова. Она продолжала.
— Отец, если ты хочешь его задержать — позволь мне попытаться исцелить его. Если же ты хочешь оставить его таким как есть — немилосердно держать его в заточении и не пускать к своему народу.
— Я согласен, — Тингол встал. — Мы не можем ничего решить — потому, что мало знаем. А единственный способ узнать больше — это задержать Берена и исцелить его. Не вижу в этом никакой опасности, ибо полагаюсь на тебя, Белег, и твоих стрелков. Справедливость превыше всего, но милосердие превыше справедливости. Мы слишком мало знаем, чтобы принять поистине справедливое решение — примем же милосердное. Пусть Берен остается там, где он сейчас. Ему разрешено свободно передвигаться между Эсгалдуином и Аросом, но границу Дор Динена он переходить не должен. Я позволяю своей дочери заняться исцелением человека. Лорд Даэрон, на тебя возлагается обязанность проверить то, что ты узнал от Берена, через стрелков пограничной стражи и подданных Финрода. Но молчи о том, что Берен жив и в Дориате.
Все, чьи имена были названы, поднялись и коротко поклонились.
— Хочу только напомнить, король мой, — встал и Маблунг. — Мудрая Мелиан не даст мне ошибиться: очень многие предсказания сбывались потому, что те, кого они касались, пытались их обойти.
С этими словами старший военачальник Тингола тоже поклонился королю и вышел.
* * *
Ночью Берен не мог спать, изводясь от желания увидеть эльфийскую девушку. Он разрывался между этим желанием и страхом перед тем чувством, которое он, как ему казалось, давно в себе избыл. Он боялся этого чувства, ибо оно делало его беззащитным перед… перед теми, к кому он это чувство испытывал.
Берен боялся этого чувства настолько, что не решался называть своим именем.
После гибели отца он не завязывал ни с кем отношений, хотя бы отдаленно похожих не то что на любовь — на дружбу. Потери измучили его, а самый верный способ не терять дорогих тебе людей — это не иметь их. Он принимал помощь от своего народа, потому что эти люди были его вассалами. Он мог прикончить сборщика податей и подбросить деньги в голодающую деревню, перебить фуражную команду и тайно вернуть людям отобранное зерно — ничего не испытывая к тем, для кого он это делает: во-первых, потому что такие действия обеспечивали ему поддержку, во-вторых, потому что ненавидел новых хозяев своей земли. Друзей ни в хижинах, ни в замках у него не было.
