Шлепая промокшими ногами, Ежи сердито распахнул дверь.
— Она отказалась меня везти! — крикнул он.
Четверо присутствующих одновременно повернули к нему головы. Дариуш захихикал.
— Я ей специально заплатил, чтобы не везла, — сказал он.
Еще двое из присутствующих улыбнулись. В другое время они начали бы зубоскалить и издеваться, но в данный момент слишком были заняты выкладыванием из мешка на стол провианта.
Помимо них, Дариуша и Ежи, в домике был еще один человек, сидевший в данный момент на шезе — здесь, в этом городе, все, на чем сидят, шез — а на самом деле самый обыкновенный ховлебенк, на ховлебенке сидел человек — у окна. Он, казалось, не обращал внимания на спешные приготовления к трапезе. Одет человек был в монашескую робу.
Так же молод, как остальные, красивый этот юноша делал вид, что происходящее имеет к нему не больше отношения, чем страт за окном, пение птиц, деревья, мезон — он был здесь и не здесь. И хотя он был не менее голоден, чем остальные, лицо его оставалось равнодушным, руки по-прежнему спрятаны в рукава робы, голова касается стены.
— Пожалуй сюда, пахолек, — сказал Дариуш, отламывая большой кусок паштета. — Святые мысли святыми мыслями, но жрать тебе все-таки надо. О! Что за вино? Уж не римское ли?
— Какое там! — Ежи, сняв сапоги, вытирал ноги о порты. — В этой дыре ничего приличного не найдешь. А руки рольников, которые мне все это продали, лучше не вспоминать. Лучше о них не думать. Даже не грязные, а какие-то серые. Не смотри на меня так, Адам.
— Не порти нам аппетит, — заметил Адам.
Молодые люди вчетвером расселись вокруг стола и занялись едой всерьез.
— Пахолек не собирается к нам присоединяться, — заметил Дариуш.
— Он мне надоел, — Адам пожал плечами, обгладывая куриную ногу. — Целый месяц притворяется, что не знает ни слова по-славянски. Ломака.
— Может и правда не знает, — заметил Ежи. — Мать его с малых лет за собой таскала по родственникам, в Гнезно заглядывала редко, а в палаце у них тупые саксонцы толкутся непрерывно. Вот и не выучился хлопец.
— Почему старцы его с собой не взяли, а? — спросил, очевидно далеко не в первый раз, Дариуш. — Торчим в этой дыре безвылазно. А сами старые развратники в Рим укатили, якобы уговаривать Папу, а на самом деле девок лапать римских.
— Да, — согласился Адам. — Правда, Лех?
Лех, самый молчаливый из четверых, только бровью повел, разделывая грудинку и подливая себе в кружку.
— А как я мечтал, что мы поедем в Рим все вместе, — заметил Дариуш. — Думал, посмотрю наконец, что это такое, Рим. И что там едят, и какие там девушки, и театры знаменитые.
