Иерусалимские гарики - Игорь Миронович Губерман читать книгу онлайн полностью

На первую страницу

Читаю оду и сонет,

но чую дух души бульдожьей;

не Божьей милостью поэт,

а скудной милостыней Божьей.

Я вчера полистал мой дневник,

и от ужаса стало мне жарко:

там какой-то мой тухлый двойник

пишет пошлости нагло и жалко.

Доколе дух живой вершит пиры,

кипит игра ума и дарования;

поэзия, в которой нет игры -

объедки и огрызки пирования.

Глупо думать про лень негативно

и надменно о ней отзываться:

лень умеет мечтать так активно,

что мечты начинают сбываться.

Пот познавательных потуг

мне жизнь не облегчил,

я недоучка всех наук,

которые учил.

Увы, в отличие от птиц

не знаю, сидя за столом,

что вылупится из яиц,

насиженных моим теплом.

Даже вкалывай дни и ночи,

не дождусь я к себе почтения,

ибо я подвизаюсь в очень

трудном жанре легкого чтения.

Держу стакан, точу перо,

по веку дует ветер хлёсткий;

ни зло не выбрав, ни добро,

живу на ихнем перекрёстке.

И я хлебнул из чаши славы,

прильнув губами жадно к ней;

не знаю слаще я отравы

и нет наркотика сильней.

Глупо гнаться, мой пишущий друг,

за читательской влагой в глазу -

всё равно нарезаемый лук

лучше нас исторгает слезу.

Он воплотил свой дар сполна,

со вдохновеньем и технично

вздувая волны из гавна,

изготовляемого лично.

Душевный чувствуя порыв,

я чересчур не увлекаюсь:

к высотам духа воспарив,

я с них обедать опускаюсь.

Что столь же я наивен - не жалею

лишаться обольщений нам негоже:

иллюзии, которые лелею -

они ведь и меня лелеют тоже.

Нет, я на лаврах не почил,

верша свой труд земной:

ни дня без строчки - как учил

меня один портной.

Жили гнусно, мелко и блудливо,

лгали и в стихе и в жалкой прозе;

а в раю их ждали терпеливо -

райский сад нуждается в навозе.

Печалью, что смертельна жизни драма,

окрашена любая песня наша,

но теплится в любой из них упрямо

надежда, что минует эта чаша.

На собственном огне горишь дотла,

но делается путь горяч и светел,

а слава - это пепел и зола,

которые потом развеет ветер.

Меня любой прохожий чтобы помнил,

а правнук справедливо мной гордился,

мой бюст уже лежит в каменоломне,

а скульптор обманул и не родился.

Очень важно, приблизившись вплоть

к той черте, где уносит течение,

твердо знать, что исчерпана плоть,

а душе предстоит приключение.

Люблю стариков - их нельзя не любить,

мне их отрешённость понятна:

душа, собираясь навеки отбыть,

поёт о минувшем невнятно.

К пустым о смысле жизни бредням

влекусь, как бабочка к огню,

кружусь вокруг и им последним

на смертной грани изменю.

Чтобы будущих лет поколения

не жалели нас, вяло галдя,

все мосты над рекою забвения

я разрушил бы, в ночь уходя.

Перейти на страницу

Иерусалимские гарики | страница 53