Торрес — так его звали — не был ни метисом, ни индейцем, ни негром, как большинство его сотоварищей, а белым, родившимся в Бразилии; он получил кое-какое образование, чего, впрочем, не требовала его теперешняя профессия. Однако его нельзя было считать одним из тех людей без роду и племени, каких немало встречается в далеких уголках Нового Света; если в те времена, когда бразильские законы еще запрещали занимать некоторые должности мулатам и вообще людям смешанной крови, на Торреса и мог распространиться этот запрет, то отнюдь не за происхождение, а лишь за его пороки.
Впрочем, сейчас Торрес находился не в Бразилии. Совсем недавно он перешел ее границу и вот уже несколько дней бродил по лесам Перу, раскинувшимся в верховьях Амазонки.
Торрес, человек лет тридцати, был крепко сложен, и треволнения довольно беспорядочной жизни не отразились на его внешности, ибо он обладал исключительной выносливостью и железным здоровьем.
Он был среднего роста, широкоплеч, с твердой походкой, с резкими чертами лица, сильно загоревшего под жгучим тропическим солнцем и обрамленного густой черной бородой. Его глубоко сидящие глаза под сросшимися бровями бросали быстрые и холодные взгляды, выдававшие врожденную наглость. Даже в те времена, когда жаркий климат еще не покрыл его кожу медным загаром, вы не увидели бы краски стыда у него на лице, его лишь искажала злобная гримаса.
Торрес был одет весьма неприхотливо, как все лесные бродяги. Платье его истрепалось от долгой носки; на голове криво сидела широкополая кожаная шляпа; грубые шерстяные штаны он заправлял в высокие, крепкие сапоги — самую прочную часть его туалета, а на плечах носил желтоватый вылинявший плащ «пуншо», который скрывал, во что превратилась его куртка и что стало с жилетом.
Но если прежде Торрес и состоял лесным стражником, то теперь он несомненно оставил это занятие; во всяком случае, не служил в настоящее время, на что указывало отсутствие у него средств защиты и нападения, необходимых для поимки негров: никакого огнестрельного оружия — ни ружья, ни пистолета. Только за поясом длинный нож, так называемая «маншетта», больше похожая на саблю, чем на охотничий нож. Кроме того, у Торреса была еще «эншада» — нечто вроде мотыги, обычно употребляемой для ловли броненосцев;[2] и агути[3] в лесистых верховьях Амазонки их водится множество, но почти не встречается крупных хищников.
Как бы то ни было, но в этот день — 4 мая 1852 года — наш искатель приключений был либо слишком поглощен чтением документа, который держал перед глазами, либо, привыкнув бродить по южноамериканским лесам, оставался совершенно равнодушен к их красотам. И верно, ничто не могло отвлечь Торреса от его занятия: ни громкие вопли обезьян-ревунов, которые Сент-Илер
