Священник в 1839 году | страница 69
— А мне дашь попробовать? — ухмыльнулся Мордом.
— Тебе-то зачем?
— Бьюсь об заклад, ты наливаешь туда слишком много живой воды.
— Пожалуй. Может, поцелуешь меня за это?
— Ну, конечно!
— Но только смотри: под цветами часто скрываются шипы.
— Вот-вот, это же самое говорил последний из тех, кого я прикончил.
— Кто это?
— Да болван развлекался со своей подружкой, а я пришил его одним ударом.
— Уверена, и подружку не оставил в беде…
— О да, старая ведьма. Лакомый кусочек, доложу я тебе.
— Ну, ладно, поцелуй меня!
Мордом подошел к старухе и поцеловал ее, если грубость такого животного вообще можно назвать поцелуем. При этом Пьер буквально подпрыгнул в своем углу.
— Чем это вы там занимаетесь?
— Ничем, сынок, погоди немного.
Комнату освещала масляная лампа, причудливые тени скользили по стенам. Посредине водрузили череп со свечой. Свет, проникая в пустые глазницы, отверстия носа и рта, отбрасывал на противоположной стене зловещую тень человеческого лица. А рядом — словно оживший скелет животного.
Становилось прохладно, старуха, бросив в котел несколько виноградных побегов и листьев, придвинулась к камину, поставила по левую и по правую стороны две скамеечки и приказала Пьеру и Мордому сесть. Задула свечу.
Было уже поздно, старинные башенные часы пробили одиннадцать, а затем раздался церковный гимн в честь Поста.
— Что это за гимн, кюре? — поинтересовалась колдунья.
— Зачем тебе знать?
— Я все хочу знать, сынок. И потом, это может оказаться добрым предзнаменованием. О чем в нем говорится?
— Ну, Пьер, — вмешался Мордом, — ты заставляешь нас ждать!
— Заткнись, Мордом. Тебе бы вообще не следовало открывать рот. Невежа, ты ни единой буквы-то писать не умеешь, а туда же!
— Угомонись, Мордом. Ты ведь знаешь, Пьер не жалует тебя, так и не нарывайся, не раздражай его попусту. Молчи, пока не спросят.
Утихомирив домочадцев, Абракса взяла старинный, почерневший пергамент[85] с опаленными краями, длинную заостренную кость, крошечный череп, наполненный красными чернилами, обмакнула в чернила кость и принялась писать.
— Что ты делаешь?
— Записываю первую строфу гимна. Переведи мне его целиком.
— Вот еще! Что я, в семинарии, что ли?
— А в семинарии чудесно, не правда ли?
— Закрой рот, а не то я убью тебя!
— Да нет же! Вспомни, как там хорошо, — дразнила старуха.
— Проклятье! Получай же!
И Пьер запустил в Абраксу камнем. Она увильнула от удара, и камень разбил висевший на стене скелет. Кости с глухим стуком попадали на пол.