— Есть третье указание? — деловито поинтересовалась госпожа Шульги-Зиусидра-Эйги.
— Есть. При любом событии, даже незначительном — если оно покажется вам хоть чуть-чуть подозрительным — немедленно свяжитесь со мной. Хоть днем, хоть ночью. Немедленно. Обещаете?
— Обещаю, — серьезно ответила старая дама. — Конечно, обещаю!
Ницан взглянул в ее глаза и с облегчением отметил отсутствие страха. Он еще немного посидел для приличия, поднялся с табуретки, шагнул к двери, но тут же вспомнил о том, что он «весьма воспитанный молодой человек», вернулся, быстро поцеловал руку хозяйке апартаментов.
Госпожа Баалат-Гебал нетерпеливо сказала:
— Да ладно, уходите же поскорее! А то вас действительно кто-нибудь, как вы выражаетесь, застукает!
Ницан осторожно закрыл за собой дверь. Задерживаться более он не мог. Оставалось надеяться, что природная энергия и оптимизм царственной дамы быстро возьмут верх.
В вестибюле дома престарелых никого не было, так что сыщику удалось благополучно выбраться из приюта для престарелых и смешаться с большой группой прихожан, возвращавшихся в Тель-Рефаим после утреннего богослужения в малом храме. Как раз в это мгновение на дороге показался старый грузовик. Сыщик проголосовал.
Трясясь в кузове среди ящиков с виноградом, Ницан вспомнил унылый голос за дверью апартаментов Баалат-Гебал.
— Преподобный Кислев, — пробормотал он. — Преподобный Кислев…
И вновь, как в случае с убитым Сиваном, память не желала отзываться, хотя какие-то смутные ассоциации у сыщика вызывало и это имя.
* * *
Попутка довезла его до городской окраины. Здесь Ницану пришлось выйти — проезд сельского транспорта в Тель-Рефаим в преддверье Дня священного бракосочетания был запрещен.
Он двигался прогулочным шагом по широким, заполненным толпами улицам. Горожане находились в состоянии предпраздничного возбуждения, повсюду гремела музыка. Несмотря на то, что солнце стояло еще довольно высоко, многие витрины уже вовсю засверкали разноцветными огнями, вполне способными поспорить яркостью своей с солнечным светом.
Наверное, у одного Ницана настроение было близким к похоронному и никак не соответствовало общей атмосфере царившей в Тель-Рефаим. Успокаивала его и поднимала дух — чуть-чуть, примерно, на полградуса, — уверенность в том, что благодаря предпраздничным хозяйственным хлопотам мало кому придет в голову обращать на него внимание и тем более идентифицировать его с опубликованным в газетах портретом преступника. Даже полицейским. Во всяком случае, задумавшись Ницан уже несколько раз проходил в опасной близости от полицейского патруля, но бело-голубые стражи порядка и ухом не повели. Не исключено, правда, что в связи с чрезмерной загрузкой на праздничное патрулирование отправили големов, а те выполняют только поставленную перед ними задачу: не допускают уличных правонарушений.
