Гасконец же в это время, буквально чуть не плача, ходил по двору особняка Неверов и нещадно ругал себя последними словами.
Увидев друг друга, старые друзья на миг оцепенели в изумлении и еле устояли на ногах – каждый сперва счел другого призраком. Наконец они в едином порыве кинулись друг другу навстречу, обнялись – и долго не могли разойтись.
– Мама моя! Лысенький, бедняжка! – возгласил южанин, когда к нему вернулся дар речи. – Я думал, тебя уже нет! Все вчерашнее вино превратилось в слезы, и я наплакал добрые полбочки!
– И я уже не чаял тебя увидеть… А кто тебя спас?
– Черт возьми я сам, кто ж еще! А тебя, малыш?
– Меня спасла женщина, Кокардас! Нежный ангел, которого я буду благословлять всю жизнь!
– Так! Он и на дне морском будет пылать любовью, то-то рыбы посмеются!
– Всю мою жизнь! Какое блаженство, когда этой жизнью обязан любящей женщине!
– Ты мне надоел, дружок! Нет, Кокардаса-младшего не переубедишь. Самое главное – это вино, а после вина – дружба!
В честь возвращения брата Амабля не закалывали упитанного тельца, но Шаверни, Аврора, донья Крус и все, кто со слов Кокардаса уже простился с нормандцем, были очень обрадованы известием. Он жив, здоров и счастлив, как никогда.
Вечером Паспуаль повел друга к лачуге лекарки: ему не терпелось и Кокардаса отвести к предмету своей страсти, и самому на коленях поблагодарить Матюрину. Каково же было его изумление, когда он обнаружил в лачуге только саму хозяйку, которая объявила, посмеиваясь:
– А Матюрина ушла… Даже и не могу сказать, где найти ее… Погодите, скоро повстречаетесь в Париже!
Обстоятельства надолго разлучили Матюрину и Паспуаля. Что ж? Это ведь только гора не сходится…
