Внутри было еще темно. Старуха зажгла старый светильник, белесоватым светом осветивший лачугу.
Мебель состояла из колченогого стола, двух сундуков и нечистой кровати в углу. Жильцов было всего двое – сама старуха и совершенно черный кот, сверкавший в темноте желтыми глазами. Сквозь щели в стенах, кое-как сколоченных из досок, гулял сквозной ветер. Как все крестьянки того времени, Матюрина была суеверна. Ей стало жутковато.
– Не бойся, – сказала старуха. – Никого здесь нет – только мы с котом, а за раненым твоим никто лучше меня не присмотрит. Клади его сюда на постель – поглядим, что с ним. Рана-то тяжелая?
– Не знаю.
– Вот и узнаем. Я, дочка, в этих делах кое-что смыслю. Недаром меня колдуньей зовут.
Матюрина невольно попятилась:
– Вы с нечистой силой знаетесь?
– Болтают дураки… ну и пускай болтают! А я просто знаю кое-какие средства, и случалось мне спасать таких людей, каких умники с медицинского факультета заранее в покойники списали. Знают только болтать по-латыни да пускать кровь всем подряд, а на поверку – ослы ослами.
Была старуха колдуньей или нет – нормандка не стала ей перечить.
– Ладно, дочка, довольно болтать, – продолжала хозяйка лачуги. – Пора на твоего приятеля посмотреть. Что ж, во-первых, ему чем-то здорово попали по голове… Ну и крепкая же у него черепушка! Отметиной отделался. Беда невелика – лишь бы другой раны не оказалось.
Знахарка сняла с Паспуаля камзол (никто бы и не подумал, что она сможет так осторожно обращаться с больным) и увидела след от шпаги Кита.
– И тут ничего страшного, – пробормотала она, – только крови немного потерял. Но какой же он грязный! А вонь-то какая!
Матюрина приложила Паспуалю ладонь ко лбу:
– У него жар.
– Сейчас я ему дам отварчика, и через полчаса все как рукой снимет.
Старуха раздула тлевший в очаге огонь, вытащила из старого ларца какие-то сухие травы и залила их кипятком. Никаких колдовских знаков и заклинаний она при этом не творила.
Матюрина немного успокоилась, хотя кот ей по-прежнему не нравился.
Хозяйка приготовила в старом закопченном горшке свой отвар и подала Паспуалю. Тот выпил и сразу открыл глаза.
Диковинно ему было очнуться в таком месте: он лежит в одной рубашке в незнакомом доме, а над ним наклонилось, сморщенное лицо, которого он прежде никогда не видал. Конечно, ему было бы приятней в такой момент взглянуть в цветущее лицо Матюрины, но старая карга не подпускала девушку близко – на этот счет у нее были свои соображения.
