– Почему?
– Пружин нет. А в пружинах все волшебство.
– Вот оно что… Берришон, а что ж ты с бумагой сделал? Ты ее у себя не держи: и тебе придется плохо, и нам заодно.
– А ее давно нет, бумаги. Только я ее прочитал – и вдруг…
– Что такое случилось?
– Она вдруг – фьють! Сгорела на глазах прямо у меня в руке, только маленький огонек полыхнул.
– Адский огонь! – авторитетно сказала госпожа Балао.
– Вот тебе на! – пробормотала молочница. – А ты, Берришон, ко мне в сметану руку совал!
– Да вы не бойтесь: я ее уже в святой воде омыл.
– И не обожгло тебя?
– Было дело: вот еще и теперь паленым пахнет… Нате, понюхайте.
Он дал понюхать нескольким кумушкам пальцы. Те в ужасе отшатнулись, а молочница схватила горшок со сметаной и размахнулась, чтобы выкинуть его в окошко.
– Э-э-э! – крикнул Берришон. – Горшок, коли хотите, разбейте, только дайте я сначала сметану съем.
– Да как же? В тебя же, малыш, бес вселится?
– Ничего, не вселится: мне говорили, он только в женском теле живет.
Затем наш обжора минут пятнадцать уписывал сметану, молча слушая разговор соседок.
– Ну вот, – сказал он наконец, облизываясь, – теперь я весь изнутри такой белый, что бесу нипочем не забраться. Всем доброго вечера и никому ни слова, а то больше никогда ничего не расскажу.
На другой день все женское население улицы дю Шантр, стоя у своих дверей, обсуждало откровения Жана-Мари, а он прогуливался с торжествующим видом неподалеку. Все соглашались, что горбун теперь если не на Миссисипи, то в самом пекле, и не было такой кумушки, которой не хотелось бы, чтобы он поскорее вернулся: надо же знать, чем дело кончится!
Впрочем, если бы он и в самом деле вдруг появился на улице дю Шантр, все они поспешили бы забиться в самый темный угол в своем доме…
Бывают такие лавры, на которых почивают, а бывают такие что, напротив, не дают уснуть.
Жану-Мари Берришону как раз и не удалось как следует вздремнуть на своих лаврах: Тарпейская скала оказалась совсем рядом с Капитолием.[2] Он почитал своих соседок за глупых клуш, но нашлись среди них очень даже хищные ястребы – и вскоре Берришон познакомился с их когтями.
Как вы понимаете, соседка Гишар скоро узнала все во всех подробностях. Словечко от Балао, словечко от Морен, словечко там, словечко сям – и она восстановила в уме общую картину, а подробности дорисовало ее богатое воображение.
Что из этого вышло и какой слон родился из этой мухи – всякому ясно. Гишар изо всех сил желала отомстить Берришону за то, что от нее пытались утаить тайну. А Берришон между тем в упоении своего торжества совсем позабыл о ней…
