Получив новую тему для разговора, моя болтливая напарница взялась костерить дворян, плохо несущих службу, а я присела в кресло и вернулась думами к недавнему прошлому. Мне так захотелось хотя бы мельком увидеть мужа, что на глаза навернулись слезы. Все недавние легкие увлечения показались незначительными и пошлыми. Даже наша нежная дружба с Мишей Воронцовым перестала волновать сердце.
Однако долго побыть в задумчивости мне не дала моя старуха.
— Что это они еще удумали! — сердито сказала она, прекратив свои сетования. — Ну что за жизнь, нет ни минуты покоя!
Я не поняла, о чем она говорит, и спросила, что случилось.
— Трубочисты пришли. Ну что у нас за бестолковый народ, среди лета печи чистят!
Меня это сообщение никак не заинтересовало. Я ждала совсем иного гостя. В соседней комнате что-то с грохотом упало, и зазвучали сердитые голоса. Маланья опять взялась ругать всех, кто приходил на ум, а я начала вспоминать своего Алешу. За время нашей вынужденной разлуки я от него немного отвыкла, но теперь с нежностью вспоминала наши романтические отношения и страстные ночи.
— Никак они и у нас печь собираются чистить! — воскликнула Маланья Никитична, когда к нам постучали. — Кто там еще?
После стука дверь тотчас открылась, и в комнату вошел чумазый с ног до головы человек. Мне кажется, чистыми у него были только белки глаз.
— Это ты что ли, Иванов? — присмотревшись к трубочисту, строго сказала старуха. — Чего заявился?
— Печи чистим, Маланья Никитична, по приказу графа Палена, — почтительно ответил он.
Вслед за ним вошло еще двое трубочистов, один коренастый, другой высокий, ростом с моего мужа. Они остановились и, по всему, ждали команды Иванова. Тот же не рисковал рассердить старуху и не знал, стоит ли вообще связываться с нашей печью.
— Поди, грязь разведёте, ироды? — переставая сердиться, спросила она.
— Без этого никак невозможно, Маланья Никитична, — подобострастно глядя на нее, ответил Иванов. — Зато зимой будет тепло и бездымно.
— До зимы ещё дожить надо! Это ты молодой, а я совсем старой стала, того гляди, помру, — не без доли кокетства, проворчала она.
— Да-ть ты что, родимая Маланья Никитична, ты всех нас переживёшь, да-ть ты ещё женщина-то в самом соку, кому-ть и жить-то, как ни тебе, — заюлил Иванов, обнажая белые на черном лице зубы.
— Ну, пошёл хлиртовать, кавалерщик! — кокетливо повела тяжелыми плечами моя напарница.
Мне слушать их игривый разговор было неинтересно. Я отвернулась от флиртующей парочки и впервые внимательно, посмотрела на высокого трубочиста, чем-то похожего на мужа. И тут у меня словно оборвалось сердце. Это был он!
