Ну, погоди, чертовка, сердито подумал он, я покажу тебе, как надо мной смеяться! Ничего, посмотрим, что ты запоешь ночью! Тогда-то я с тобой поговорю по-другому!
— И каково это — доить коров? — стараясь, чтобы голос звучал ровно и бесстрастно, спросил он. — Кажется, они ужасно плохо пахнут?
— Так же как и люди, когда сильно потеют и плохо моются, — не оглядываясь, ответила я.
Для нежного флигель-адъютанта намека оказалось достаточно, и он незаметно отодвинулся от меня на самый край сидения.
Дальше мы ехали молча. Он тихо меня ненавидел и придумывал самые язвительные замечания, но вслух их не произносил. Мне было забавно наблюдать, как его недоброжелательный интерес ко мне все возрастает. Это и не удивительно, для столичного аристократа было необычно, что его таким образом ставит на место мужичка. Наконец Татищеву надоело вести со мной внутренний монолог. Он решил смилостивиться, и снисходительно, спросил:
— Я слышал, вы недавно вышли замуж?
— Да, — подтвердила я, — за очень достойного человека, причем безо всяких сомнительных предков.
От такой оплеухи Иван Николаевич очухался не сразу, а когда придумал, как мне достойно ответить, я повернулась к нему и с ласковой улыбкой спросила по-французски:
— А вы, Иван Николаевич, любите балы? Говорят, что они в этом сезоне в Петербурге не модны?
Он смешался, посмотрел на меня, как на чудо морское, и пробурчал себе под нос что-то совершенно невнятное. Я ничего не заметила и продолжала ласково ему улыбаться.
— Да, государь не любит праздных развлечений, — наконец смог придумать он хоть какой-то ответ. — Дворяне должны выполнять свой долг и служить престолу, а не выплясывать на балах. Хотя он иногда и сам присутствует на придворных вечерах. Хотите, я расскажу вам пару забавных анекдотов…
— Да, конечно, только как-нибудь в другой раз, когда у нас с вами будет общий досуг, — ответила я.
Анекдоты, которые он решил мне рассказать, я прочитала в его мыслях, они были не слишком остроумны и приличны. Флигель-адъютанта опять споткнулся на полуслове и окончательно рассердился.
— Воля ваша, — надменно заявил он, отвернулся и начал смотреть в окно.
Я не стала ему мешать и занялась своими проблемами. Мой арест был непонятен и нелогичен. Правда, пока он не нес угрозу жизни, а только женской чести, лишить которой меня все больше хотел Иван Николаевич, но, тем не менее, когда мы доберемся до Петербурга, как там сложится моя судьба, я не знала.
Случись со мной такое несчастье еще месяц назад, до того, как я научилась проникать в чужие мысли и черпать из них информацию, я, несомненно, сошла бы с ума от страха, рыдала с утра до ночи и, кланяясь блестящему графу в пояс, величала его не иначе, как «батюшкой-барином».
