Маслав | страница 55



– Видели, – заговорил он, – как мне испортили праздник! Эта глупая челядь! У дверей не было стражи!

Вшебор молчал.

– Сумасшедшая старая ведьма! – продолжал Маслав. – Только из жалости приютил ее. На нее иногда что-то находит, духи ее мучают, и тогда она сама не знает, что делает и что плетет.

Он встал и, опустив голову, заходил по горнице.

– Я уж давно приказал держать ее взаперти!

Он, видимо, был разгневан и с трудом сдерживал себя, потом, как бы сделав над собой усилие, подошел к нему с просветленным лицом, на котором еще ясно видны были следы плохо скрытого волнения.

– Вот ты видишь, шлют ко мне послов и просят вступить с ними в союз те самые, с которыми не мог справиться Болеслав! Стоит им кликнуть клич, и поднимутся тысячи мне на помощь, а я выгоню немцев.

Вдруг голос его дрогнул, словно он что-то вспомнил, и он прибавил:

– Если захочу срубить кому-нибудь голову или повесить, из-за стола прямо отдам палачу, виновных могу строго наказать. Что захочу, то могу. Вшебор все молчал и слушал. Тогда Маслав спросил настойчиво:

– Ну, что же вы скажете?

– Присматриваюсь и дивлюсь вашей силе, – отозвался Долива. – Всюду виден у вас достаток. Могу вас поздравить.

– Может быть, ты думаешь, – живо спросил Маслав, – что я не имел на это права? Ты слышал басни, которые рассказывали при дворе? Все это одна ложь и клевета, во мне течет кровь старых мазурских князей. Как у Лешков, так и у нас Пясты украли наследство, а мы теперь отберем его у них. Моя кровь стоит Пястовской.

Проговорив это, он опустился на сиденье, покрытое шкурой, перед огнем и в задумчивости облокотился на руку.

– Пясты не вернутся уж никогда, – заговорил он, как будто сам с собой. – Казимир не захочет подставлять свой лоб, и никто ему не поможет… А с чехами…

– Что же вы думаете начать с чехами? – спросил Вшебор, вынужденный так или иначе поддерживать разговор.

– Против чехов направлю пруссаков и мазуров, а в конце концов поделюсь с ними.

– Бржетислав не захочет делиться.

– Захочет! – возразил Маслав. – Я дам ему Силезию, пусть уж возьмет и Краков, и вместе пойдем на императора.

Все это, высказанное отрывочными фразами, походило скорее на горячечные фантазии, чем было ответом на вопрос: казалось, он себе самому бросал эти мысли в ответ на рождавшиеся в нем сомнения, надеясь отогнать их.

– Я объявлю себя королем, – продолжал он. – Рыкса увезла с собою все короны, но я в тех и не нуждаюсь, пусть император хранит их у себя. Мне выкуют новую, – еще дороже и красивее. И не ксендз наденет мне ее на голову, а я сам! Я сам!