— Радиации, — непроизвольно произнес он вслух.
— Что? — не поняла его Кэтрин.
— Да это я так, — смутился Герберт.
Кэтрин с удивлением посмотрела на него, но ничего не сказала. Лишь дома у Макклоски, удобно расположившись на небольшом диванчике, решила вернуться к короткому дорожному диалогу и серьезно спросила:
— Тебя что-то беспокоит? Это связано с работой?
Герберт медленно ответил:
— Да. У меня есть проблемы.
— Медицинские?
— Не совсем. Они носят иной характер.
— Как это?
— Я ведь служу не в клинике, а в военном ведомстве.
— Вот оно что, — задумалась Кэтрин.
Через несколько минут она мягко произнесла:
— Герберт, я поехала с тобой, не зная, где ты работаешь. Мне этого не надо было. Но то, что ты сейчас сказал, для меня важно. Я не могла бы любить человека, который сбросил бомбу на Хиросиму или создал нейтронную. Может быть, тебе покажутся странными мои слова, ты не поймешь меня (мы ведь знакомы с тобой всего лишь несколько часов), но у меня есть заветная мечта: жить под мирным небом с любимым человеком и никогда не дрожать за будущее своих детей. Это нелепо звучит?
— Да нет, — запротестовал Герберт. — Но пойми, ведь у каждого из нас свои обязанности перед обществом, свой долг.
— И мы должны его покорно выполнять, даже если это ложно понятый долг? перебила его девушка. — Герберт, но если каждый из нас забьется в нору и не будет высовываться оттуда, то мир очень плохо кончит!
— Кэтрин, не нам менять то, что создано.
— Почему?! Кем держится мир? Людьми! А мы разве не люди? Ты! Я! Миллионы граждан нашей страны! Что же — нам теперь сидеть и ждать, когда нашу судьбу определят другие?
— Кэт! — удивился Макклоски. — Я не мог предположить, что ты столь агрессивна.
Девушка внимательно посмотрела на Герберта и сказала:
— Это не агрессивность.
— Что же тогда? — спросил ученый.
— Нежелание быть подопытным кроликом или серо-белой мышкой.
При упоминании о мышах Макклоски замер и напрягся.
А Кэтрин, словно предлагая сменить тему разговора, подошла к нему и коснулась руки, вновь, как это было в автомобиле, прижалась к плечу. Потом, завершая диалог, неожиданно спросила:
— Ты знаешь, с чего начался фашизм?
И сама ответила:
— С равнодушия.
