Другие авторы писали о нерасторжимом творческом содружестве Бомонта и Флетчера. У поэта Джона Биркенхеда мы находим указание на то, что, по мнению многих, Флетчер выступал «в сандалиях», а Бомонт — «на котурнах», то есть один обладал преимущественно комическим, а другой трагическим даром. Биркенхед отрицает такое разделение талантов Бомонта и Флетчера. В его глазах каждый обладал полноценным драматургическим даром и равной способностью к обоим жанрам пьес. Они творили в тесном творческом единстве. Как писал Биркенхед, прибегая к метафоре, «они чеканили совместно, вместе составляли сплав, оба ковали его, удаляли шлак, до мельчайшей точности взвешивали на весах один у другого, затем опять обрабатывали металл и снова взвешивали его, и, наконец, создав золотые слитки острого ума, одним ударом оттискивали на них свои имена».
«Так работали они вдвоем. А когда Бомонт умер, — продолжает поэт, случилось то, что происходит тогда, когда один глаз перестает видеть, второй смотрит за двоих. Бомонт оставил Флетчеру в наследие свои правила и свой ум».[5]
Я передал здесь прозой то, что Биркенхед выразил стихами. Другой поэт, написавший стихи для фолио, Джаспер Мэйн, был того же мнения: «Великая чета писателей, родившиеся под одной звездой, равные по гению, ваша слава, как и произведения, настолько слилась, что никто не сумеет разделить ваши умы и воздать похвалы каждому из вас отдельно. Вы горели одним пламенем и взаимно вдохновляли друг друга. Может быть, один придумывал, а другой писал, один сочинял фабулу, а другой ее развивал; может быть, один создавал костяк, а другой его облекал плотью или один находил мысль, а другой ее выражал; какова бы ни была доля каждого, мы видим единую нить пряжи, столь ровную, столь тонко выделанную, что природа и искусство никогда не сливались так нерасторжимо». Оба владели мастерством трагического и комического в равной мере, продолжает Мэйн, у них был единый ум, и если хвалить их справедливо, то надо говорить о том, что «оба соединились и оба создавали пьесу целиком».[6]
Джордж Лайл, состоявший в каком-то родстве с Бомонтом и, возможно, более других осведомленный о совместной работе драматургов, писал, что до них «в мире еще не бывало сотрудничества двух таких могучих умов; создания их воображения были тесно связаны и переплетены, и невозможно отличить, что написал Франсис Флетчер, а что — Джон Бомонт».[7] (Автор, конечно, нарочно дал каждому имя другого, чтобы лишний раз подчеркнуть нерасторжимость творческого единства Бомонта и Флетчера.)
