Таковы два крайних умонастроения эпохи. Была еще «золотая середина», представленная философией Фрэнсиса Бэкона, который в гораздо большей степени был современником Бомонта и Флетчера, чем Шекспира. Великий в своих философских прозрениях о природе, Бэкон в вопросах житейской морали занимал срединную позицию. С одной стороны, он понимал силу инстинктов и признавал правомерность некоторых естественных стремлений человека, но достижение практических жизненных целей требовало, по мнению Бэкона, умения сдерживать страсти и подчинять поведение рассудку. Короче, нравственные правила Бэкона — та же буржуазная мораль, свободная, однако, от пуританских строгостей и религиозного фанатизма.[28]
Полное подавление свободы в следовании естественным склонностям такова мораль пуританства. Умеренное пользование свободой, трезвое соблюдение порядка и пристойности — такова мораль Бэкона. Полная свобода, доходящая до своеволия, — такова позиция Бомонта и Флетчера.
Нравственное содержание пьес Бомонта и Флетчера довольно точно охарактеризовал еще в начале XIX века немецкий критик-романтик Август Вильгельм Шлегель. Бомонт и Флетчер, писал он, «не прикрывают природу ничем. Они называют все своими именами и делают зрителя невольным свидетелем того, чего люди благородные стараются избегать. Трудно даже представить неприличия, которые они допускают. Невоздержанность языка — их наименьшее зло. Некоторые сцены, более того, фабула целых пьес построены на таких вещах, самая мысль о которых, не говоря уже о том, чтобы изображать это на сцене, является оскорблением нравственного чувства…».[29]
Такие сцены действительно встречаются в пьесах Бомонта и Флетчера довольно часто. Без фривольных разговоров между кавалерами и дамами их комедии не обходятся. Они есть в «Мсье Томасе», «Охоте за охотником», «Испанском священнике» и других комедиях. Бомонт и Флетчер любят изображать рискованные ситуации, не стесняясь строить на них сюжеты своих пьес. Так, знаменитое «Укрощение укротителя», являющееся пародийным продолжением шекспировского «Укрощения строптивой», построено на ситуации, напоминающей аристофановскую «Лисистрату». В трагикомедии «Король и не король» иберийский царь Арбак влюбляется в свою сестру Пантею, которая отвечает ему взаимностью. Их страсть на всех парусах стремится к кровосмесительству, греховность которого оба отлично сознают, но даже это их не останавливает. Только под конец выясняется, что они не брат и сестра. В пьесе «Капитан» распутство Лелии доходит до того, что она готова вступить в связь с собственным отцом.
