К тому времени, как я припарковался, я уже убедил себя, что Вернон успел справиться с шифром. Я торопливо зашагал к магазину, чуть ли не бегом преодолев последние несколько ярдов, и, задыхаясь, ворвался в дверь.
В зале был лишь один клиент, американец с возмутительно торчащим, словно фаллос, объективом фотоаппарата; расставив ноги и будто вросши в ковер, он смотрел на Кэролайн, которая взбиралась по стремянке к верхним книжным полкам. На ней была вчерашняя коротенькая юбочка, и я, даже при том, что мысли у меня были заняты совсем другим, на миг задержался взглядом на ее бледных ляжках.
Вернон сидел в глубине магазина, склонившись над ворохом бумаг, покрывавших стол. Заслышав треньканье колокольчика над дверью, он поднял голову и посмотрел в мою сторону. Посмотрел совершенно пустым взглядом.
– Ах, вот она! – Кэролайн начала неуклюже спускаться вниз, крепко прижимая к себе огромный том с золотым тиснением на корешке. – Вы сами, сэр, убедитесь, что она в превосходном состоянии.
– Поднимитесь ко мне наверх, Вернон, – сказал я, проходя мимо американца и чувствуя на себе мраморный взгляд Байрона, – и расскажите, как продвигается дело.
Старик кивнул и начал с трудом вставать со стула. Подойдя к его столу, я увидел тоненькую стопку Гилбертовых писем, окруженную листками, вырванными из блокнота, первозданно белыми по сравнению с пожелтевшими письмами. Листки сплошь были исписаны аккуратным бухгалтерским почерком, и я обратил внимание, что цифр и подсчетов на них было столько же, сколько слов и фраз.
– Это мы тоже можем забрать с собой, – сказал я, начиная собирать бумаги. – В офисе работать спокойней.
– Благодарю. – По пути к лестнице Вернон бросил неприязненный взгляд на нашего единственного посетителя. – Здесь было довольно сложно сосредоточиться.
Переложив бумаги в одну руку, другою я взял его под локоть, помогая подняться на первую ступеньку. Колени у него скрипели не просто громко, а почти душераздирающе, как дверь в фильме ужасов. Мне подумалось, что скоро старику придется передвигаться в инвалидной коляске.
– Чем обрадуете, Вернон?
– Да особо нечем, Клод.– Только услышав, как он обращается ко мне просто по имени, я вспомнил, что письма сблизили нас, привнесли теплоту в наши отношения.– Дешифровка может занять много времени.
Дальше мы поднимались молча, потому что я почувствовал себя с ним неловко. Мне казалось, что прежде, когда в наших отношениях присутствовали едва сдерживаемые горечь и соперничество, было почему-то проще жить. Правду он вчера сказал: между нами очень мало общего. Мы принадлежим к разным поколениям, разным мирам.
