Дом всегда был слишком велик для нас, даже когда дети жили с нами. Теперь, когда я остался в нем один, он превратился в приговор, своей огромностью и пустотой демонстрирующий, на что я растратил отпущенное мне время. Мемуары были последней грандиозной иллюзией моей карьеры, которая, как великий маг, долгие годы держала меня в плену своих чар, а теперь ушла со сцены. Придя в себя, я оглянулся вокруг и увидел, что остался один.
Впрочем, моя профессия сделала меня состоятельным. На другой день, еще не уверенный в собственных намерениях, я вышел из дому, чтобы провести предварительные переговоры со своими бухгалтерами, адвокатами и агентами по недвижимости. Вернувшись вечером, я увидел, что Элен оказалась верна своему слову: на кухонном столе лежали два набора ключей. Ее вещи исчезли из нашей комнаты. Из комнаты Фрэн все было вынесено подчистую.
Конец любви – это негативная копия ее начала. Испытываешь то же чувство нереальности, как тогда, когда только влюбился, так же не можешь есть и спать. Тобой овладевает в точности то же странное оцепенение, схожее с шоком после автомобильной катастрофы. Любовь, как отдых от одиночества, начинается и заканчивается в одном и том же аэропорту. Самое ужасное в конце это то, что он так ясно напоминает тебе о начале, о радости, которая сопровождала тебя тогда. Все то же самое, только теперь вместо радости горе.
Целую неделю я оставался дома. Долгое путешествие обратно в одиночество было только началом. Ни разу за все годы я так не напоминал себя молодого, влюбленного в Элен. Я не брился. Почти не ел. Если и удавалось заснуть, то только на диване внизу. В нашей спальне царила невыносимая пустота. Иногда мне казалось, что виноваты во всем Элен и Росс. Тогда на меня накатывала ярость, и я чувствовал, что был с ними слишком великодушен. Но порой мне казалось, что во всем виноват один я. Что я сам толкнул их на это. Тогда меня охватывало отчаяние и чувство, что это я нуждаюсь в прощении.
Элен нарушила обещание и позвонила мне на второй день. В ее голосе слышались слезы. Я молча бросил трубку, боясь тех слов, которые могу ей сказать. Больше она не пыталась звонить. Остальные – Росс, Кристофер и Фрэн – пытались поговорить со мной по телефону в разные дни недели, но ответил я только Кристоферу. Я сказал, что не упрекаю его мать или Росса в том, что произошло, но в данный момент мне тяжело видеть их и даже его.
Едва положив трубку, я понял, почему он единственный, с кем я был готов говорить: я не любил его так, как остальных. Я не способен был признаться себе в этом, когда мы еще жили одной семьей. Недостаток любви делал мои отношения с ним более легкими и приятными, тогда как слишком сильное чувство любви отравляло мои отношения с Фрэн.
