– Пожалуйста, скажи, что ты хочешь играть Адама, – принялась она уговаривать Дуэйна. – Если бы ты только согласился его играть, я бы обрела уверенность. Это один из самых замечательных персонажей.
Дуэйн уже согласился играть Джорджа Вашингтона. Предложение исполнить роль Адама не привлекало его, и он заметил: – Я начал отращивать бороду. По-моему, у Адама ее не было.
Он очень гордился своей бородой, которая была гуще и глаже, чем у большинства мужчин. Жалкие кусочки растительности на лицах Бобби Ли и Эдди Белта делали их похожими на обездоленных беженцев из документальных фильмов.
В общем, вопрос о бороде вызвал в городе нарастающую напряженность. Перед зданием суда была установлена емкость с водой, но пока что в нее никого не окунали. Вероятным кандидатом на эту процедуру был будущий зять Дуэйна Джо Кумс, поскольку тот каждое утро, спотыкаясь, брел в ванную и, еще толком не проснувшись, брился.
– Почему бы тебе не выдвинуть на роль Адама Дики? – предложил Дуэйн. – Он считает себя Адамом.
– Чтобы я заговорила с этим крысенком! – возмутилась Дженни.
Дуэйн вспомнил, что Сюзи Нолан точно так же обозвала Дики. Он и сам последнее время очень редко видел «крысенка». По всей видимости, он и Билли Энн находились на высшей стадии супружеского блаженства. Каждый день не меньше часа Карла разговаривала с Билли Энн по телефону, чтобы удостовериться, что ее мальчик получает должный уход. Когда Дуэйн попытался доказать ей, что она вмешивается не в свое дело, то встречал неподвижный взгляд.
– Это мой ребенок, и я не могу не интересоваться, что происходит с ним, поскольку он женился на девушке, которую мы почти не знаем, – отчитала Карла мужа. – Она вряд ли знает, что такое ботулизм.
– Ботулизм? – переспросил Дуэйн. – После такого количества наркотиков, которые он проглотил, никакой ботулизм ему не страшен.
Дорога до дома показалась Дуэйну бесконечной, и он подумал, что вряд ли найдется в городе человек, которому было бы приятно ехать в одной машине с Дженни.
Он не мог сказать, что не любил ее. Нет, она вызывала его интерес. Он вполне ужился с одной из любовниц своего сына и, возможно, уживется и с другой. Но Дженни, как и Карла, имела порок, заключавшийся в безудержной болтовне, и остановить это половодье слов он был не в силах. В ту секунду, когда она садилась в машину, все дамбы рушились, и потоки, не зная удержу, поглощали вечно сонливого Шорти, который настолько привык к Дженни, что сразу же засыпал, как только та открывала рот.
