— Во-первых, зовите меня Дженни. А во-вторых, я точно знаю, что повторись это, вы поступили бы точно так же.
— Пожалуй, вы правы, — согласился я.
Мы шли дальше, миновали служебный вход на камбуз и повернули направо, в следующий меридиональной коридор. Из центральной точки перекрестка было видно, как все четыре коридора, изгибаясь, уходят вниз, и от этого возникало ощущение, что мы находимся на вершине мира. Или хотя бы небольшого мирка.
Теперь я рассмотрел Дженни лучше, чем вчера. Глаза у нее были зеленые, с голубыми искорками.
— Ну как, получше вам сегодня? — спросил я в надежде, что ей на самом деле получше и будет хорошо, если она скажет об этом вслух.
— И да, и нет. Я все еще в полном смятении. Но все-таки, пожалуй, немного легче. — И все это — последствия недавних событий?
Она покачала головой:
— Сначала я думала, что да. Но, наверное, за этим есть нечто большее. Я уже очень давно не чувствовала себя счастливой.
— С чем это связано? С родителями?
— Неужели у вас то же самое? — неожиданно спросила она, заглянув мне в лицо.
— Угадали.
Мимо нас прошел пассажир, и мы молчали, пока он не исчез из. виду.
— А как вы вообще попали вчера ночью на второй уровень? — спросил я, чтобы переменить тему.
— Вы имеете в виду, специально ли я шла туда чтобы покончить с собой? Нет. Просто я люблю изучать новые места, и мне казалось, что, если я пойду на разведку, это отвлечет меня от мрачных мыслей, — уныло улыбнулась она. — Как видите, не отвлекло.
— Расскажите мне о ваших родителях.
Дженни сцепила руки за спиной и в такт шагам повела плечами влево и вправо. Она очень старалась держаться непринужденно, но голос звучал напряженно.
— Если оценивать строгость по десятибалльной шкале, они получили бы одиннадцать. Или даже двенадцать. Я была старшей из троих детей, поэтому на мне отрабатывались все воспитательные приемы, С братом и сестрой обращались чуть мягче. За ними при знавали право считаться человеческими существами, наделенными разумом, но ради этого мне приходилось непрерывно сражаться, сражаться и сражаться. Этого вполне достаточно, чтобы любые связи между родителями и мной были порваны навсегда.
— Однажды отец в наказание запер меня в пустой комнате за то, что я поздно вернулась домой с какого-то школьного мероприятия. Вы представляете, как долго тянутся двадцать четыре часа, когда совершенно нечем заняться, и остается одно — сознавать, как в твоей душе медленно закипает ненависть?
При последних словах у Дженни едва не перехватило дыхание. Я счел за лучшее промолчать. Единственным звуком вокруг было доносившееся с большой задержкой эхо наших шагов.
