Лумиан скатился с валуна на занесенную снегом тропинку, разрывая примерзшую одежду. Ледяная крупа больно стегнула по оголившемуся телу, но монаху сейчас было не до того. Все его мысли были поглощены только одним — убить ненавистного рудокопа, чуть было не совратившего одного из преданнейших братьев Ордена с пути истинного.
Крепко стиснув в ладони оружие, монах стал озираться по сторонам, пытаясь разглядеть, куда спрятался стуканец. Лумиан как-то сразу заметил тень, притаившуюся за камнями, и, крутанув палкой, ударил, однако острие вновь не достигло цели. Маленькая фигурка с непостижимой для человека быстротой отскочила в сторону и оказалась на тропинке за спиной Лумиана. Монах еще успел повернуть голову, чтобы разглядеть за снежной пеленой изогнутую, блеснувшую сталь занесенной для удара кирки. А затем ногу чуть выше колена пронзила острая боль: вполне мирный инструмент рудокопа, обернувшийся неожиданно грозным оружием, разорвал Лумиану мышцу. По ноге побежала обжигающая струя крови, толчками выбрасываемой из вскрытой артерии. Монах почувствовал, как заваливается на бок. Палка выпала из разжавшихся рук, а в лицо ударил неведомо откуда взявшийся снежный сугроб.
— Прости, у меня не было иного выхода, — раздался совсем рядом тихий голос. Лумиан, корчась от нестерпимой боли, катался по камням, схватившись за изувеченную ногу и тщетно пытаясь руками зажать разорванную жилу: сквозь стоящий в глазах багровый туман Лумиан увидел, как маленький рудокоп отвернулся и, что-то насвистывая, направился прочь по тропинке.
— Будь ты проклят… — выплюнул Лумиан сквозь плотно сжатые зубы. Ему было очень холодно. И все же Лумиан нашел в себе силы подняться. Он понимал, что ни за что не доберется до пещер, что замерзнет в снегу или же рухнет без сил из-за покидающей его тело крови. Однако монах все равно шел, переставляя негнущиеся ноги.
Лумиан не знал, сколько ему удалось пройти, пока серое небо, полное искрящегося снега, не кинулось в лицо, а в спину не вонзился острый камень. Последним отчаянным усилием монах вытянул руку и, захватив горсть снега, забил его в рваную рану на бедре. Лумиан ни на что не надеялся, но все же легче было умирать, зная, что ты попытался сделать хоть что-то для собственного спасения. Ему было очень холодно, но ни капли не страшно…
В маленькой келье с низким неровным потолком было полутемно. Лишь немного света пробивалось из коридора сквозь щель между дверным проемом и закрывающим его пологом. В воздухе едва заметно пахло воском оплывших свечей и чем-то еще, немного кислым и в то же время терпким. Потом раздались голоса, однако смысл произносимых слов дошел до лежащего на соломенном тюфяке монаха далеко не сразу. Через какое-то время он с удивлением понял, что разговор идет именно о нем. Чтобы вслушаться, пришлось напрячь все свои скудные силы.
