«Сейчас приеду к Юльке и наглотаюсь таблеток, — мелькнула спасительная мысль. — Конечно, Юльке будет хлопотно с трупом, но что делать? Она поймет». Эта мысль заставила Ингу подняться с корточек и спуститься в метро. Перед входом в вагон она отерла ладонями слезы и одернула юбку с оторванной пуговицей. Зачем она это сделала, и сама не поняла. Ведь теперь ей все по фигу.
В летящем поезде она вглядывалась в черное стекло и думала, что, в сущности, она ещё очень молода, а вокруг пустота. А впереди? Представить страшно: бесцветная, однообразная жизнишка. Неужели так много для неё значил Воронович? Девушка вспомнила, что теперь его нет, и едва не разрыдалась на весь вагон. Может, правильней было подчиниться и не сопротивляться Чекушкину? Может, в сердце Вороновича тогда бы что-нибудь екнуло?
Инга вздрогнула, вспомнив ледяные руки Чекушкина, и слезливо подумала, что хорошо бы поскорее добраться до Юлькиной квартиры и залечь в ванну. Нужно поскорее смыть с себя всю эту грязь и облачиться в чистенький махровый халатик, а потом уже со спокойной душой наглотаться снотворных таблеток. Хотя перед ними можно будет в последний раз сварить кофе и с полотенцем на голове развалиться на уютном Юлькином диванчике. И тогда уже всласть отдаться воспоминаниям о солнечной Ирландии. Хотя, конечно, не всласть, а до пяти часов. В пять приходит с работы Юлька.
Но, кстати, почему именно солнечной? Ведь когда волны тащили её в море, затылок просто ломило от давивших на него туч. Однако когда она плыла обратно, то вовсю сияло солнце. И здесь не могло быть никакой ошибки, потому что в глазах плясали зайчики. Именно из-за них Инга сразу не смогла разглядеть лица появившегося на скале мужчины.
Однако сегодня она определенно не доберется до Чистых прудов. Голова раскалывалась ещё невыносимей, чем вчера, и пассажиров набилось будто сардин в консервную банку. И вдруг в черном окне среди этой заспанной консервной массы бедняжка увидела его. «Только не это!» — сверкнуло в больной голове, и девушка со стоном зажмурилась.
Должно быть, показалось. Не может же судьба быть такой жестокой! Инга украдкой принялась изучать отражавшихся в стекле людей, и чем внимательней всматривалась, тем больше приходила в ужас. Определенно он! Та же шевелюра с проседью и тот же грустный взгляд, обращенный в пустоту. Инга непроизвольно попятилась, но наткнулась на угрюмое непонимание пассажиров. «Девушка, выходит полвагона!»
