Более часа Валерий Дмитриевич Быстрицкий просидел у постели своей дочери Софьи. Он молчал, а она говорила. За это время врач трижды пытался увести родителя из палаты, но каждый раз полковник Кожевников останавливал его выразительным жестом.
— Поймите, она очень плоха, — протестовал врач. — У неё почти нет шансов… Если она протянет ещё три дня — это будет чудо…
— Тем более пусть исповедуется отцу, — мрачно отвечал полковник.
Быстрицкий встрепенулся только тогда, когда Софья, внезапно замолчав, устало опустила веки и перестала подавать признаки жизни. Тут же налетели врачи с медсестрами и суетливо закопошились у кровати больной. Валерия Дмитриевича взяли под руки и молча вывели из палаты.
— Что с ней? Она не умерла? — вопрошал с безумным лицом банкир. — Моя дочь обещала, что не умрет, пока не расскажет все…
— Она просто утомилась, — угрюмо успокоил врач.
К Быстрицкому подошел полковник и пытливо взглянул в глаза:
— Это ваша дочь? Вы подтверждаете?
— Да, — ответил Валерий Дмитриевич, утирая слезы.
— Что она вам говорила?
— Не сейчас, — махнул рукой банкир. — Мне нужно отойти от всего этого… Извините.
— Ваша дочь рассказала, откуда она знает Зинаиду Полежаеву? — не отставал полковник.
