— Да не переживайте вы так! Все будет хорошо. В вашем подъезде, наверное, такое в первый раз?
Потоцкая удивленно взглянула на секретаршу.
— Второго раза я не переживу.
— В этих подъездах вечно что-то случается. Хорошо, что хоть сейчас есть кодовые замки. А что творилось до них — просто ужас. Особенно в девяностом году. По трупам в подъездах вели особую сводку.
— Спасибо, вы меня очень успокоили, — пролепетала Потоцкая и поплелась к выходу.
На улице дул такой же пронизывающий ветер, что и вчера. Было сумрачно. На душе тревожно. Она спешила в школу и представляла своих учеников, которые вот так же, выкурив по косячку, могут преспокойно зарезать в подъезде двух бомжей из классовой ненависти. И не просто зарезать, но и распахать до кишок животы, выколоть глаза и вставить в них чинарики. Потоцкая мысленно перебрала всех своих девчонок и мальчишек и пришла к выводу, что ни один не способен на такое. Это и понятно: у них не элитная школа и у её учащихся нет классовой ненависти.
На Рязанском проспекте Галина Петровна собралась перейти дорогу на зеленый свет, но неожиданно перед её носом остановилась черная иномарка с затемненными стеклами. Передняя дверца открылась, и вышел амбал в зеленом пиджаке и черном галстуке.
— Вы Потоцкая Галина Петровна? — спросил он.
— Да! — удивленно ответила женщина.
— Пройдите, пожалуйста, в машину, — вежливо попросил амбал, открывая заднюю дверцу.
— Это ещё зачем? — пробормотала учительница и попятилась.
Амбал одним движением ухватил её за локоть и молча впихнул на заднее сиденье. Дверца тут же захлопнулась, и Галина оказалась рядом с каким-то грузным седым мужчиной лет пятидесяти. Его взгляд был тяжелым, а голос простуженным.
— Я отец одной из этих несчастных девочек, против которых вы только что дали показания, — произнес он мрачно.
Потоцкая осмотрела его с ног до головы и демонстративно отодвинулась подальше.
— Вы полагаете, они несчастные? — спросила она. — По-моему, несчастные те, с кем ваша дочь расправилась…
— Отнюдь, — перебил мужчина. — Им на том свете будет гораздо лучше. Здесь намного хуже. А дети несчастны уже тем, что им приходится созерцать все это российское убожество. Они не виноваты. Виноваты их отцы, которые вовремя не вывезли их из этой варварской страны. И вообще, это у них возрастное. В таком возрасте всегда остро выражено чувство протеста. Они не ведали, что творили.
— Ничего себе, чувство протеста, — задохнулась Галина. — Если все так будут протестовать, то мы будем ходить по трупам! Короче! Что вам от меня нужно?
