Осмотрев бок, я нашел еще один шрам между ребрами.
Пораженный до глубины души, я поднялся на ноги и рылся в ящиках ближайшего шкафа, пока не нашел длинную тонкую иглу. Я воткнул ее в шрам на запястье, но ничего не почувствовал, кроме легкого скрежета, когда острие коснулось кости. Неожиданно игла соскользнула и отклонилась в сторону, показавшись наружу со стороны ладони. Я поднял руку, внимательно изучая странное явление, но тут у меня неожиданно закружилась голова. Я сел на кушетку, скрипя зубами и по-прежнему ожидая боли, однако так ничего и не почувствовал. И с той, и с другой стороны руки выступило по одной-единственной капле крови — там, где вошла игла, и там, где она вышла.
Я снова лег на кушетку, устроившись на боку, и взял раненое запястье другой рукой, пытаясь понять, что со мной произошло. Все было именно так, как сказал отец. Я понемногу становился чародеем, пропитывался магией. Я слышал истории о черных магах, постепенно превращавшихся в чудовищ, в металлических монстров, в деформировавшиеся сверхъестественным образом существа, которые нельзя описать никакими словами. Сейчас, после всего приключившегося со мной, меня почему-то совсем не пугала подобная перспектива. Я инстинктивно чувствовал, что так и должно случиться. Наверняка я буду внушать ужас, но меня это совершенно не волновало — наверное, мой разум так же онемел, как и мое тело. Возможно, магия поможет мне излечить и его.
Мне даже стало интересно, зайдет ли моя трансформация так далеко, что меня даже в сумерках нельзя будет принять за человека. Возможно, так будет честнее, подумал я, Секенр, по-прежнему выглядевший, как любой мальчишка из Страны Тростников. Во многих отношениях, надо признаться, это будет очень полезно.
Я рассуждал как чародей, как черный маг.
Но тут я вспомнил о своей драгоценной книге: дневнике, автобиографии и ученической работе одновременно. Я вскочил с кушетки и бросился в спальню. С тех пор, как я был там в последний раз, ничего не изменилось: гора сломанных досок и разбросанных книг, гигантская стрела, проткнувшая кровать и пол, перевернутый стол, раскиданные по полу ручки, пузырьки, бумага.
Трепетно и нежно я собрал свои школьные принадлежности и сложил их обратно в сумку. Пролистав рукопись, я ужаснулся, насколько она испорчена — края нескольких страниц были залиты золотыми чернилами, а лист, над которым я работал, теперь украшал ручей засохшей крови, текущий по диагонали из верхнего правого угла в нижний левый. Я долго ломал голову, удастся ли подтереть страницу или лучше ее выбросить и начать все заново, но потом понял, что все произошедшее со мной было частью общего, всеобъемлющего узора. Даже кровавое пятно на листе было вовсе не ручьем, а стволом дерева, к которому я смогу пририсовать заглавные буквы — и расположение, и форма этих букв поможет глубже раскрыть смысл произведения.
