Я заплакал от жалости к ней и спросил, виноват ли в этом отец, и она подтвердила это. Неожиданно она спросила:
— Секенр, ты ненавидишь его?
Я пытался быть откровенным до конца — именно так и протекал наш разговор — но ответа на этот вопрос я так и не смог найти даже для самого себя.
— Не думаю, что он хотел причинить мне зло…
— Сын, ты должен разобраться в своих чувствах к нему. Именно здесь, а совсем не на реке, ты заблудился и потерял дорогу.
И снова мы долго шли в кромешной тьме, и все это время я думал о своем отце и вспоминал свою мать, какой она была когда-то. Больше всего на свете я хотел, чтобы все вернулось на свои места, чтобы все было, как прежде — отец, мама, Хамакина и я в нашем доме на окраине Города Тростников, как в моем далеком детстве. Но, если я и извлек для себя какой-то урок из всего пережитого, то он заключался в том, что наши дни текут и уходят безвозвратно, как Великая Река; в том, что потерянного не воротишь. Я отнюдь не стал мудрее. Я понял очень немногое, но это-то я понял.
Отец, по которому я тосковал, которого мне не хватало, тоже безвозвратно ушел в прошлое. Возможно, он и сам мечтал вернуться туда. Хотелось бы знать, понимал ли он, что это невозможно.
Я пытался возненавидеть его.
В темноте и тишине реки рождалось ощущение, что мы находимся в туннеле, глубоко под землей, но разве мы действительно не находились глубоко в утробе Сюрат-Кемада? Мы шли изо тьмы во тьму без начала и конца, словно по бесконечной темной галерее, не имея ни малейшего шанса найти парадную гостиную.
Так и с нашей жизнью. Так и со всеми нашими делами — подумал я. Все, что мы пытаемся постичь, приходит к нам лишь смутным отблеском понимания, оставаясь во многом тайной.
Так и с моим отцом…
Неожиданно мама взяла мои ладони в свои руки и сказала:
— Мне было дозволено лишь немного проводить тебя, сынок, и мы уже прошли эту часть пути. Я не могу пойти туда, куда не допускаются неприкаянные, где нет для них места.
— Что? Я не понимаю.
— Мне не дозволено пересекать порог дома бога. Здесь я должна проститься с тобой.
— Но ты же сказала…
— Что мы уже давно находимся в утробе зверя. Но лишь подошли к дверям его дома.
Она стала удаляться от меня. Я, как безумный, принялся шарить руками в темноте и вновь нашел ее.
— Мама!
Она нежно поцеловала мои руки, и ее губы так же, как губы Сивиллы, были настолько холодными, что обжигали.
— Но ты герой, сын, ты сможешь сделать и следующий шаг, и еще один. Храбрость и заключается в способности сделать следующий шаг, пойти дальше. Я всегда знала, что ты храбрец.
