Документы, подлежащие отправке в Москву, фотографировались на пленку и посылались дипломатической почтой в непроявленном виде, чтобы они засветились, если почтовое отправление будет вскрыто посторонним лицом. Такой процедуре подвергались и все материалы, поступавшие в посольство. Когда из Москвы доставлялась фотопленка, она проявлялась, с каждого кадра печатался один увеличенный снимок, а затем негатив уничтожался. В свою очередь, после того как Москва подтверждала получение фотопленки из посольства, все подлинники в нем немедленно уничтожались. Фотопленка, предназначенная для советских органов государственной безопасности, запечатывалась в конверт, на котором проставлялись буквы «П. М. В.» (Палата мер и весов).
В конце 50-х годов для транспортировки непроявленной пленки стали использоваться запираемые контейнеры. При попытке вскрыть такой контейнер на хранимую в нем пленку автоматически впрыскивалась кислота. Новые шифровальные ключи пересылались дипломатической почтой. Они помещались в конверт с фамилией шифровальщика. Затем этот конверт запечатывался и клался в другой конверт, адресованный лично послу. Ключи представляли собой одноразовые шифрблокноты, которые использовались для засекречивания переписки советских зарубежных представительств – дипломатических, государственной безопасности, военных, торговых и партийных. Все телеграммы, поступавшие в советскую дипломатическую миссию, выглядели совершенно одинаково – они представляли собой длинную последовательность групп из пяти цифр. Старший шифровальщик расшифровывал самую последнюю группу и получал, скажем, 66666, что в один день обозначало принадлежность сообщения ГРУ, в другой – КГБ, а в третий – торговому представительству.
Донесения разведчиков писались на русском языке открытым текстом с использованием шпионского жаргона: слово «упаковка» означало шифрование, «открытая упаковка» – открытый текст, «банк» – тайник и т. д. Кроме того, в подобных письмах широко применялись клички. Например, в Канаде советский военный атташе полковник Заботин имел кличку Грант, Аллан Мэй – Алек. Насколько эффективна была эта предосторожность, видно из доклада канадской комиссии о деятельности советской разведывательной группы. В нем говорилось о том, что члены комиссии так и не смогли установить личности агентов, фигурировавших под псевдонимами Галя, Гини, Голия, Грин и Саренсен, хотя со всей определенностью было выяснено, что они являлись агентами Заботина.
