3. Грести в одном направлении
— Ну что, Геня, давай, что ли, дернем за армию? Все-таки, как ни крути, а она сделала из нас с тобой людей.
— Да уж, — усмехнулся Боровский, вытирая потный лоб краем простыни.
Они чокнулись пивными кружками и сделали по доброму глотку.
— Уф-ф, хорошо! — блаженно произнес Риневич и откинулся на спинку плетеного кресла. — Ты, я смотрю, относишься к моему тосту с большим скепсисом, — вновь заговорил он. — А зря. Вспомни, какими мы были до армии. Шпана, шелупонь подзаборная. А из армии пришли двумя здоровыми мужиками, знающими, что им нужно от жизни. А помнишь ту драку? Ну в самом начале службы. Там еще был такой прыщавый… Черт, забыл, как его звали…
— Рябой, — напомнил Боровский.
Риневич усмехнулся и кивнул:
— Точно. Помню, как Розен его метелил. Бросился на плечи и давай башку царапать. Прямо как гарпия! Помнишь?
— Еще бы, — отозвался Боровский. — Такое не забывается.
— Да-а… было времечко.
Риневич отхлебнул холодного пива и принялся разделывать огромного красного рака.
Бизнесмены были уже изрядно под градусом. За годы, прошедшие с армии, о которой Риневич так любил вспоминать, оба друга мало изменились. Риневич остался таким же худым и белобрысым. Вот разве что волосы чуть поредели, да бородку себе отрастил. Что касается Генриха, то лицо его стало еще круглее и приятней, а под носом появились аккуратные темные усики. Его черные волосы уже стали серебриться на висках, но это Боровского нисколько не старило, наоборот, придавало его красивому лицу еще больше изящества и благообразия.
— Да-а… — снова произнес Риневич. — Помню, Геныч, как мы с тобою начинали… Как и все в этой жизни — вместе.
— Вместе, но по-разному, — заметил Боровский. — Мне, в отличие от тебя, пришлось здорово попотеть.
Риневич вяло махнул ладонью.
— Да брось ты прибедняться. В залоговых аукционах ты получил побольше меня.
Боровский покачал головой:
— Ты говорил о самом начале. А начал я с малого, и деньги мне дал совсем не Хозяин. Ты просто получил свой бизнес в подарок.
Риневич, которому эта тема совсем не нравилась, пожал плечами:
— Какая разница, кто как начинал? Главное, что мы преуспели. И до сих пор живы. Как говорится, иных уж нет, а те далече, а мы с тобой — вот, сидим в простынях, как греческие патриции, и пьем себе пиво.
— Римские, — поправил Генрих.
— Что?
Боровский повторил:
— Римские патриции. И сидели они не в простынях, а в тогах.
Риневич кивнул:
— Вот именно. Кстати, экспромт: «О том, что мы сидели в тогах, покажут в пятницу в „Итогах“. — Он улыбнулся своей шутке и спросил Генриха: — Как тебе?
