Но Бык и не притронулся, уставившись округлившимися глазами в какую-то точку на портрете.
— Как я говорил, эти листы будут уже сегодня развешаны по вашему городу. В людных местах в центре и на окраинах — где народу много: на остановках, у магазинов, у кафе, баров всяких и так далее. Как полагаете, вас скоро узнают?
Бык продолжал молчать.
— Ну вот и все, — сказал Турецкий, разочарованный отсутствием реакции у задержанного. Или он — полный дебил, или же на редкость сообразительный малый, которому, в самом деле, нечего бояться. Загадка. Но пока не в пользу следствия.
Появились контролеры, вынесли стол и стулья, вышли все, кроме Турецкого.
— Я тебе должен кое-что сказать, — негромко произнес он, — но не хотел это делать при всех. — От уважительного тона не осталось и следа. — Так вот, слушай, говнюк. Руслан, который тебя нокаутировал, сказал мне, что никогда бы не связался с таким дерьмом, как ты, сам нарвался. И в суд он на тебя подавать не желает, стыдно, говорит, с таким ничтожеством связываться. А вот дружков твоих мы найдем обязательно, уже ищем, — ножичек-то, которым убивали, засветился. И они, я думаю, не станут тебя выгораживать. На таких тупых, как ты, только и валить свои преступления. Так что пойдешь ты, голубь, как организатор убийства того дипломата и получишь больше всех. Но, может быть, до суда дело и не дойдет. Мне осточертело играть с тобой в молчанку, и я так решил. Завтра же, после того как тебя снова покажут по телевизору и если к тому времени тебя не опознают твои знакомые и соседи, я сам объявлю, что мы временно, до суда, отпускаем тебя — под подписку о невыезде. Мол, нечего на дармоеда казенные харчи переводить. А что убийца и насильник, так то еще суд будет решать. Вот и приходите, люди, посмотреть, сюда, к воротам СИЗО. Я и сам посмотрю, кто тебя первым грохнет — твои дружки, чтоб навсегда рот заткнуть, или честные граждане, которые не захотят с тобой и срать на одном гектаре. Понял, подонок? И никуда ты не денешься, с тебя ж глаз не спустят. Но огребешь ты теперь на всю катушку. Если у тебя не кочан капусты, а башка, соображай, пока не поздно. Завтра будет точно поздно.
И Турецкий повернулся, чтоб уйти, но Бык неожиданно шмыгнул носом и что-то выдавил из горла нечленораздельное, будто собрался заговорить. Александр Борисович обернулся.
— Ну что, решился наконец? — спросил нормальным тоном, даже с участием в голосе, и Бык машинально кивнул. — Чего могу сказать? — заметил Турецкий. — Правильно решил, зачем из себя дурака делать? Тряпку, об которую ноги вытирают? Ну пошли в кабинет, поговорим…
