Продолжение следует, или Воронежские страдания | страница 103



Одиночная камера в городском следственном изоляторе, в которой содержался задержанный парень, отказавшийся отвечать на вопросы, скоро преобразилась. Контролеры занесли в нее стол и стулья. Появились неизвестные люди и стали устанавливать осветительную аппаратуру, будто собирались снимать кино.

Бык, на которого надели наручники, настороженно смотрел на происходящее — он ничего не понимал, а с ним никто и не разговаривал. Рядом стоял охранник, который даже и не смотрел на задержанного, словно ему было наплевать на него. Два дня, проведенные в милицейском «обезьяннике», а затем и здесь, в СИЗО, угнетающе подействовали на Быка, но он продолжал молчать — скорее, из солидарности с теми, кто остался на свободе. Словно черная кожа куртки придавала ему уверенности. Да и не верил он, что у ментов что-нибудь против него имеется. Влад говорил, что все они делали чисто, никаких следов и подозрений, а уж он-то опытный в таких делах. Ну подержат и отпустят. Молчи, и ничего они тебе не сделают. Но где-то в глубине души нарастала неосознанная тревога. Ведь если не допрашивают, тогда чего держат?

Потом вошли двое молодых людей, у одного из которых на плече была большая кинокамера. Они включили свет в лампах и, направив его на Быка, начали искать нужное освещение. Смотрели в «очко» камеры, о чем-то тихо совещались.

И вот, наконец, появился в сопровождении нескольких ментов высокий мужик средних лет, в очках, с толстой папкой под мышкой. Он сел за стол. И раскрыв папку, стал молча читать. Остальные стояли за его спиной полукругом, и, значит, он был здесь самым главным.

Наконец, мужик поднял глаза, уставился на Быка и сказал:

— Начинайте.

Охранник, который стоял рядом с Быком, подхватил его под руку и поднял на ноги. Прислонил к стене. И отошел на шаг в сторону.

Мелькнула совсем страшная мысль: Бык почему-то решил, что его сейчас будут расстреливать и снимать для кино. Он же видел где-то… в кино… А этот станет читать приговор. Голову заволокло туманом. К горлу подкатила тошнота. Ноги не держали.

— Не шевелись! — грубо рявкнул охранник. — Глаза открой, смотри в камеру!

Он разлепил веки и услышал громкий стрекот работающей кинокамеры, такой громкий, что, казалось, в голове отдается.

— И фото — в фас и профиль, — сказал сидящий за столом мужик.

Отчетливо щелкнуло два раза, и свет в камере стал гаснуть. Стойки с лампами тут же унесли, ушли и все остальные, за исключением троих. Охранник снял с рук Быка наручники и подтолкнул его к стулу у стола. В камере остались Бык и еще трое.