«Надо думать про белую собачку», – сам себе внушал Коровьев. Один знакомый кинорежиссер (приходил просить денег на картину) рассказал ему такую занимательную историю. Еще в застойные времена, когда надо было пропихнуть через худсовет заведомо непропихиваемый фильм (все, конечно, говорили, что по идеологическим соображениям), режиссер вставлял в картину какую-нибудь откровенную глупость, скажем, весь фильм в самое неподходящее время по кадру пробегала белая собачка. Худсовет, конечно, картину не принимал. Но все замечания сводились к одному – уберите белую собачку. Режиссер выполнял это несложное требование, и картина принималась. Словом, белая собачка была отвлекающим раздражителем.
Если тебя сильно тревожит что-нибудь – а Коровьева, несмотря на трезвый взгляд и полное осознание своей безопасности, не покидала тревога, – думай о другом, о белой собачке.
У Коровьева получилось. Он стал думать о семье, дочери, а здесь тревог было не меньше – чадо собиралось замуж на американца. И этот американец Коровьеву сильно не нравился.
Он придумывал убедительные аргументы, которые выскажет дочери сразу по приезде, и придумал, как ему казалось, убийственные, почти успокоился, даже повеселел (он развалит этот непатриотичный брак!) и, когда спускался по трапу «боинга» в Шереметьеве, улыбался.
Вот так, с улыбочкой на устах, и был довольно жестко взят под руки двумя здоровенными «шкафами» в одинаковых костюмах, посажен в машину и быстренько доставлен в Генеральную прокуратуру России.
Надо сказать, что Коровьеву стало даже как-то легче. Лучше знать плохое, чем ждать неизвестно чего. Сейчас ему будут задавать вопросы, он будет отвечать – все встанет на свои места.
И действительно, «шкафы» остались в коридоре, а Коровьева весьма любезно встретил человек, представившийся следователем по особо важным делам при Генеральном прокуроре РФ Вадимом Сергеевичем Сомовым.
– Присаживайтесь, Евгений Иванович, – мягко улыбнулся Сомов. – Мы с вами побеседуем немного, если вы не против…
– Я не против, – сразу сказал Коровьев.
– Нет, я понимаю, – предупредил его энтузиазм следователь, – но я вижу, голова у вас перебинтована…
– Это пустяки, – снова соврал Коровьев. Нет, не мог он сейчас думать о какой-то голове. Ему надо было все прояснить.
– Ну и ладушки, – как-то по-домашнему откликнулся Сомов. – Чаю?
– Да знаю я ваш прокурорский чай, – отмахнулся Коровьев.
– Обижаете, у меня «Липтон», – снова мягко улыбнулся Сомов.
