Когда принесли вино и фрукты и пришла запоздавшая почему-то Люба, он запер дверь — сперва только на один крючок, и сказал:
— Ну вот что… вы пейте, Люба. Пожалуйста.
— А вы? — удивилась девушка и искоса, быстро взглянула на него.
— Я потом. Я, видите ли, я две ночи кутил и не спал совсем, и теперь… — Он страшно зевнул, выворачивая челюсти.
— Ну?
— Я скоро. Я один только часок… Я скоро. Вы пейте, пожалуйста, не стесняйтесь. И фрукты кушайте. Отчего вы так мало взяли?
— А в зал мне можно пойти? Там скоро музыка будет.
Это было неудобно. О нем, о странном посетителе, который улегся спать, начнут говорить, догадываться, — это было неудобно. И, легко сдержав зевоту, которая уже сводила челюсти, попросил сдержанно и серьезно:
— Нет, Люба, я попрошу вас остаться здесь. Я, видите ли, очень не люблю спать в комнате один. Конечно, это прихоть, но вы извините меня…
— Нет, отчего же. Раз вы деньги заплатили…
— Да, да, — покраснел он в третий раз. — Конечно. Но не в этом дело. И… Если вы хотите… Вы тоже можете лечь. Я оставлю вам место. Только, пожалуйста, вы уже лягте к стене. Вам это ничего?
— Нет, я спать не хочу… Я так посижу.
— Почитайте что-нибудь.
— Здесь книг нету.
— Хотите сегодняшнюю газету? У меня есть, вот. Тут есть кое-что интересное.
— Нет, не хочу.
— Ну, как хотите, вам виднее. А я, если позволите…
И он запер дверь двойным поворотом ключа и ключ положил в карман. И не заметил странного взгляда, каким девушка провожала его. И вообще весь этот вежливый, пристойный разговор, такой дикий в несчастном месте, где самый воздух мутно густел от винных испарений и ругательств, — казался ему совершенно естественным, и простым, и вполне убедительным. Все с тою же вежливостью, точно где-нибудь на лодке, при катанье с барышнями, он слегка раздвинул борты сюртука и спросил:
— Вы мне позволите снять сюртук?
Девушка слегка нахмурилась.
— Пожалуйста. Ведь вы… — Но не договорила — что.
— И жилетку? Очень узкая.
Девушка не ответила и незаметно пожала плечами.
— Вот здесь бумажник, деньги. Будьте добры, спрячьте их у себя.
— Вы лучше бы отдали в контору. У нас все отдают в контору.
— Зачем это? — Но взглянул на девушку и смущенно отвел глаза. — Ах, да, да. Ну, пустяки какие.
— А вы знаете, сколько здесь у вас денег? А то некоторые не знают, а потом…
— Знаю, знаю. И охота вам…
И лег, вежливо оставив одно место у стены. И восхищенный сон, широко улыбнувшись, приложился шерстистой щекою своею к его щеке — одной, другою — обнял мягко, пощекотал колени и блаженно затих, положив мягкую, пушистую голову на его грудь. Он засмеялся.
